Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

— Извини, это надо переварить. Про тебя такое говорят… Что правда, что нет?

Они зашагали дальше. Вася коротко изложил свою версию «правды».

— Конечно, — с сожалением сказал Мирон, — для нашей газеты здесь темы нет. Никакая вообще газета в Советском Союзе об этом не напишет. К примеру, на Донском фронте несколько человек рассказали мне о явлении Богородицы. Якобы видели её с разных точек на нейтральной полосе. Ну и что? Мало ли какие рефракции бывают в атмосфере.

— Понятно. В моём случае то же самое: мало ли какие отклонения бывают в мозгу.

— Не обижайся, но редактору я даже говорить об этом не буду.

— Мирон, да разве я просил сообщать обо мне в газете? Это же таинство…

Сзади раздался крик:

— Молодые люди! Молодые люди! Товарищи военные!

Они обернулись. Их догонял худой пожилой человек с седой бородой, в коротком драповом пальто до колен, из-под которого виднелось что-то вроде длинной юбки. На голове его была круглая чёрная шапочка.

— Вам точно мы нужны? — поинтересовался Мирон.

— Да. Мне там, у ворот, сказали, что один из вас комбат Одиноков.

— Я комбат Одиноков, — ответил Василий.

— У меня к вам разговор.

— Мы идём к танкистам, — сказал Василий. — Присоединяйтесь, по пути поговорим.

Они зашагали по деревянному мосту.

— Вас как зовут полностью?

— Вассиан Андреевич.

— А я отец Георгий. Можно Георгий Анатольевич, если вам непривычно.

— Нам всё равно.

— Вассиан Андреевич, я узнал, что вы исповедуете красноармейцев.

— Ха-ха! — отреагировал Мирон.

— Интересно, — заметил Василий. — От кого и как вы это узнали?

— Я не могу открыть вам тайну исповеди.

— Спасибо, уже понятно. Так что?

— Вы делаете это или нет?

— Не знаю. Я командир, и провожу беседы со своими людьми. Если вы желаете называть это исповедью, я не стану спорить.

— Говорите ли вы о грехах человеческих и об устройстве душ после смерти?

Мирон корчился от смеха. Он по-прежнему был далёк от религии и не привык относиться к попам серьёзно.

— Товарищ отец, — сказал он, — вы не можете открыть нам тайну исповеди, а мой друг не может открывать вам военную тайну, о чём он говорит с бойцами.

— А я отвечу, почему нет? — удивился Василий. — Мне рассказывают и о грехах тоже.

— Вот потому я вас искал, — священник был удовлетворён. — Мой долг предупредить вас, что, исповедуя людей, вы сами совершаете страшный грех.

— Объясните, пожалуйста.

— Законным тайносовершителем может быть только православный священник, — объяснил отец Георгий, семеня справа от Василия. — Свидетельством тому слова, которыми мы прощаем грехи: «Аз иерей Георгий, властью, данной мне от Бога, прощаю и разрешаю от всех грехов». А вы, самочинно исповедуя людей, обманываете их, дарите надежду ложную. Они не спасутся, а наоборот, попадут в геенну огненную по вашей вине.

— Что-то я ничего не понял, — признался Мирон.

Отец Георгий повернулся к нему:

— Вассиан Андреевич не рукоположен, а потому не вправе проводить обряды.

— Что? Васька не рукоположен? Да он рукоположен повыше, чем вы! — Мирон смеялся. — Я лично присутствовал. Василий, расскажи ему.

— Ни к чему это.

— Тогда я расскажу. Товарища Одинокова рукоположил сам Господь.

— Не святотатствуйте! — замахал священник пальцем перед носом журналиста.

— Вы мне ещё поуказывайте… — возмутился Мирон.

Василий примиряющее похлопал его по рукаву:

— Будет, будет. Отец Георгий в чём-то прав, но не совсем понимает…

По мощённой камнем улице сновали пешеходы, проехала машина, вторая. Они вышли на широкий перекрёсток, по местным понятиям — площадь. У аптеки стояла лошадь с телегой, на которую с кряхтением влезал знакомый Василию дед Феррон. Из дверей штаба танкистов легко выбежал молодой генерал, его ждала машина.

— Вот же он! — завопил Мирон. — Сейчас уедет на свой Воронежский фронт, гоняйся потом за ним… — с этими словами он сорвался с места и побежал к генералу.

— Вы, батюшка, здешний, старицкий? — спросил Василий, проводив друга глазами.

— Нет, я с Бернова. Иерей Успенской церкви. В уезде почти все храмы позакрывали, вот и окормляю верующих по мере сил. Вчера приехал сюда, причащал мирянина.

— Умер кто-то?

— Раб божий Ферапонтов Николай преставился. Господи, помилуй.

— Аминь, — отозвался Василий.

— Отслужил заупокойную, отдохнул немного. Утром пришли красноармейцы. Двое были в сомнениях о вас. Рассказывали какие-то немыслимые случаи…