Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

— Мирон! — окликнул Василий.

Тот остановился, посмотрел, пытаясь узнать, а Одиноков меж тем повёл разговор так, будто они не расстались более года назад после выхода из окружения, а просто прервали общение минут на десять:

— Вот часовня памяти Александра Невского. На словах бойцам напоминают о святом князе-полководце. Фильм сняли! А у всех на глазах — развалины часовни, посвящённой ему же. Мне кажется, это большая недоработка наших политорганов. Надо бы письмо написать. Можно даже самому товарищу Сталину. Или в газету. Как ты думаешь?

До Семёнова наконец дошло, кто перед ним.

— Васька! — сумасшедшим голосом заорал он. — Живой?! Живой! И всё такой же балда!

Он кинулся обнимать Василия, с разбегу поцеловал в шею, больно стукнув фотоаппаратом по спине, стал охлопывать ладонями по плечам.

— Вот ты где! Седой совсем! И уже старлей! А я тебя искал на всех фронтах, но среди рядовых. Не думал, что ты в командиры выйдешь, извини. Ты здесь где? Как?

— Формирую свой батальон, — радостно ответил Одиноков.

— Ты комбат?! Спятить можно. А кажется, мы только вчера…

Одиноков усмехнулся, указал на шпалу в петлице шинели Семёнова:

— Я вижу, ты сам уже капитан.

— Я старший политрук! Корреспондент газеты «Красноармейская правда». В твоём батальоне получают нашу газету?

— Конечно! Какой вопрос! Но «Красную звезду» любят больше.

— Это ещё почему?

— Бумага мягче.

— Ах ты мерзавец! Мы, журналисты, рискуем жизнью, собирая материал для газеты, а вам лишь бы бумага была мягче.

— О, вы рискуете жизнью! Молчу, молчу.

— Идём куда-нибудь. Чего стоять возле этих руин?

— Это же часовня Александра Невского.

— И что теперь? Ночевать возле неё? Мы даже внутрь влезть не сможем.

— Тогда ко мне. Посидим нормально…

— Только сначала покажи мне, где штаб танкистов. Ехал с кашеварами, они меня тут сгрузили, свои котлы куда-то повезли, а сами не знают, где штаб. А мне надо перекинуться парой слов с Пал Палычем Полубояровым.

— Танкисты? Идём, покажу. А ты надолго туда?

— Пока не знаю. Да не, дело небольшое.

Они отправились в путь. Мирон излагал историю, почерпнутую из энциклопедии:

— Когда Иван Грозный, чтобы вышибить немчуру с наших западных областей, затеял Ливонскую войну, то в Старице устроил свою ставку. Несколько лет тут сидел. Мог и столицу сюда перенести!

— Сюда столицу нельзя, — подумав, опроверг Василий. — Тут в сезон — комаров тучи.

— Ну так он и не перенёс, — легко согласился Мирон. — Умный был царь.

Шли мимо монастыря. Одиноков показал:

— Вот ворота. За ними мои владения. Если задержишься у танкистов, приходи сюда и спрашивай меня. У кого угодно. Меня все знают, проведут.

— Надо же, Одиноков — комбат! Я, кстати, Сашку Иваниди нашёл. Он сержант, и всё там же, на Западном фронте. Командиром у него Курочкин. Герой! Статью о нём писал.

— Знаю Курочкина, за линию фронта с ним ходил. Хороший парень… Да, а помнишь, мы когда с тобой и Сашкой раненым драпали из Кузьминки, то жили несколько дней в скиту?

— Конечно, помню. Отец Димитрий там был. Картошку от нас прятал, придурок.

— Я рядом с теми местами побывал позже, с Курочкиным, в деревеньке Дамиановке. Этот Димитрий оттуда родом, и никакой он не монах, а натуральный дезертир.

— Кузьминка, Дамиановка… Вся наша русская топонимика — сплошной список святых. Да тебя же там шарахнуло… — Мирон с опаской посмотрел на Василия. — Разобрался со своими видениями? Помнишь, тебя вроде Господь посетил?

Василий смущённо засмеялся:

— Посетил… Одарил… Приходится отрабатывать.

— Что, до сих пор? Ты… как? Не прошло? — Мирон был озабочен.

— Успокойся, дружище. Я ж говорю, получил дар Божий. Теперь спасаю людей. Кого делом, кого словом. Очень это трудно… Знаешь, я ни с кем этого не обсуждаю. Только Загребский знал, батальонный комиссар. Вот он мне верил! Не удивлюсь, если встречу его тут. Он ужом извернётся, а ко мне в батальон как-нибудь да переведётся… Если узнает, где я… Других, кто мог бы поверить мне, уже нет с нами. Но хоть и в тайне я храню дела свои, а слухи — ужас какой-то. Представь, меня на фронте прозвали Василием Блаженным.

Мирон резко встал, дёрнул Одинокова за рукав, останавливая и его тоже:

— Позволь… Это ты — Василий Блаженный?!

— Да. А что?

— Мне про тебя говорили! Ты же знаменитость! И в штабах, и в частях слышал: «Ах, у нас в войсках, мол, есть Василий Блаженный, святой». Не, не может быть. Ты?..

— Я. Аз есмь. Что с тобой?