Владимир Глейзер - Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Вмазали из горла под конфискованный источник неприятностей и, отправив взявшего на себя основной материальный и гастрономический удар винодела Тенгиза на легкую дегустационную работу по месту жительства, продолжили путешествие в Арзрум.

В гостинице «Сухуми» мы заполнили анкету, где в строке «Цель приезда» я привычно написал: «Плановая дефлорация населения». Нугзар взглянул на шпаргалку через мое плечо и осуждающе сказал:

— Валодия, я знаю это плохое слово, а ты не знаешь абхазцев — по местным обычаям нам или отрежут яйца, или заставят жениться!

— Ты уже женат, так что самое страшное из наказаний тебе не грозит, — успокоил я друга, — эту чепуху никто и никогда не читает, проверено жизнью! А выглядит солидно.

Однако администратором оказалась бывшая медсестра, и нам срочно пришлось исправлять «опечатку», заменив противодевственное «ф» на гражданскооборонное «х».

Утром нас ждал перед гостиницей небольшой эскорт черных «волг» под командованием родного брата Нугзара Заура, тоже сиятельного имеретинского князя и тоже цеховика. Брат Заур был в расцвете своей коммерческой славы, сорил деньгами, не зная, что жестокий меч Немезиды уже занесен над ним со стороны Географического общества при Академии наук СССР.

Дело в том, что изделие брата «Сок барбариса» пользовалось огромной популярностью у населения, несмотря на десятикратное отличие в цене от такой же бурды «Сока яблочного», что вызывало понятную злобу конкурентов. Уголовное дело, возникшее по этой причине, никак не подкреплялось биохимической экспертизой: не зря Заур тоже был выпускником Плехановской академии, но с красным дипломом.

Для подозреваемого в мошенничестве брата документом, решившим его судьбу, была справка упомянутого научного учреждения. Ею всезнающие паганели и обеспечили обвинительный вердикт: «Если со всех кустарников семейства барбарисовых в Северном полушарии (в Южном они не произрастают) собрать годовой урожай и выжать из него все соки, то получится величина, в сто раз меньшая объема продукции, представленной на экспертизу»!

— С самий Первим говорил, дэнги предлагал, смеется старая лиса — мало даешь, конфискацию назначу — все отдашь! Я его маму ебал, жалко женщину, — переживал позор православный князь, по недомыслию и жадности совершивший преступление в коварном басурманском Азербайджане.

И старшего князя посадили, и с полной конфискацией! Сдержал слово самий Первий! А младший князь горько плакал:

— Дэнги никогда не считал, витязь в шкуре! Но посевную площадь почему не считал, а? О семье, детях, голодном брате подумал, а? Где мне столько лимонной кислоты взять, чтобы глупого Зурико на свободу выкупить, а?

Но и это, и то случилось позже. А тогда на смоляных лимузинах мы резво продвигались к Тбилиси с ежедневными перерывами на грузинское гостеприимство, в результате которого я наконец-то узнал, почему, в отличие от трезвых после многочасовых возлияний хозяев, пьяным был только один я (культурист Лева в отчетное время не пил, а принимал анаболики и качал трицепсы).

— Слушай, Валодия, — сказал однажды мне Нугзар, — нельзя все время на тостующего смотреть, кроме него за столом и другие порядочные люди сидят, ждут очереди. Когда тамада говорит тост за родителей, за детей — все пьют! Когда тостующий берет слово — один пьет. Раньше один, а теперь — всегда вместе с тобой! Удивляются грузинские товарищи, как ты до сих пор не умер, а?

В Тбилиси, поспешно придя в себя в воспетых Александром Сергеевичем тифлисских банях, мы как раз успели на семейный праздник к самому старшему сиятельному брату, директору гастронома Джемалу, уважаемому человеку, — исполнился год со Дня смерти его любимой жены. За столом собрались одни мужчины, человек пятьдесят, многочисленные женщины в трауре только подносили вино и еду — и то, и другое человек на пятьсот.

За полночь о «юбилее» забыли и перешли к политике. Маленький, толстый и лысый патриот поднял бокал за самого знаменитого грузина — товарища Иосифа Виссарионовича Джугашвили! Все встали — я нет. Я не хотел пить за гада и пользовался безнаказанностью, обеспеченной братской княжеской дружиной. Толстый провокатор ткнул в меня пальцем:

— Нэ будэшь пить? Пачему?

— Слушай, если твоего дедушку расстреляли, а бабушку посадили, ты бы пил?

— Coco не расстреливал, Лаврентий расстреливал! Будэшь пить?

— Сначала за шаха Аббаса выпей, потом я за Сталина, так на так!

Иранского шаха Аббаса, средневековой целью которого было полное истребление грузин, в солнечной республике знали все лица закавказской национальности. Тенгиз, так звали собутыльника, бросился на меня с ножом. Его перехватили, провели сепаратные мирные переговоры, чего-то наболтали обо мне. Да так, что на кухне тем самым кинжалом, который должен был проткнуть мое политизированное сердце, мы с Тенгизом поочередно порезали каждому большой палец левой руки, слили кровь в бокал с вином, разлили его пополам, выпили и стали кровными братьями.