Владимир Топорков - Наследство

В тот послевоенный год хлопот добавила засуха, неожиданно обрушившаяся в мае. Целый месяц по-летнему палило солнце, и посевы озимых, так хорошо перезимовавшие и дружно пустившиеся в рост, вдруг пожухли, припали к земле, сморённые жаром. Вырвешь пучок из земли – мочковатые корни поблекли, стали похожими на суровые нитки, а некоторые уже отмерли, почернели. Фомич председателем колхоза работал, гонял по полям, сам изнывал от жары, с тяжёлым вздохом заходил в хлеба, дёргал усохшие побеги и чуть не плакал. Жалко было трудов своих, людей, не считавшихся со временем на севе, жалко напрасно выброшенные семена.

В один из таких дней и приехал к нему его друг, агроном из райзо. И первый вопрос, конечно, про дождь.

Фомич только что вернулся с поля, уставший, раздражённый, кажется, не рад был и приезду старого товарища, ответил машинально:

– Не было…

– Посевы как?

– А я вчера в Ивановке был, – гость рассказывает весело, улыбаясь, – там церковь есть, ты знаешь… Так местный поп собрал свою гвардию – старушенций разных древних – и ну вокруг церкви с иконами да пением бегать. Не поверишь, часа два бегали! И вдруг облачко зашло, так, небольшое, в овчинку, и такой ливень обрушился – с пригорков ручьи побежали. Председатель тамошний Алексей Михайлович даже за свёклу начал переживать – не смыл бы…

Фомич, кажется, слушал и не слушал рассказ гостя, но из-за стола вскочил, указал на сельскую церковь:

– А наш, длинногривый чёрт, ни хрена ничем не занимается!

Несколько минут он молчал, а потом вдруг засмеялся, поняв наконец-то всю несуразность грозной своей тирады.

Вот как бывает, кажется, к самому чёрту на поклон пойдёшь во имя главного богатства – хлеба.

Бобров с асфальта повернул машину, она в гору полезла натужно. Как раз основные поля хозяйства начались. Да, погулял ветер всласть, вон как яровые взлохматил, горох кое-где даже из земли выдрал. А ведь после как на картинке было, неделю назад здесь даже семинар районный по боронованию проводили. Вспомнив про семинар, Евгений Иванович даже сплюнул в сердцах. Любят же районные начальники эти семинары, мёдом не корми. Ведь что за премудрость такая – горох бороновать? Да этот агроприём испокон веков известен. Так нет, надо людей собрать, чтоб потом при случае можно было сказать: «А мы никакие мелочи не пропускаем, даже вот по боронованию семинар провели, людей доброму делу учили».

Горькие размышления получаются, только и сам такой Евгений Иванович – сколько этих ненужных семинаров готовил на потребу районного руководства. Эх, правильно говорят: всякий умён задним умом!

Машина гору преодолела, резво пошла по гладкой дороге, как раз где ячменное поле раскинулось. Нет, это не дрогнуло перед бурей.

Бобров из машины вылез, походил по посевам – на душе полегчало. Как ковёр, стелилось зелёное поле, ему ещё один июньский добрый дождь – и урожай будет.

И опять «газик» скорость набрал, легко потянул. Теперь бы посевы свёклы осмотреть и, если там всё хорошо, – гора с плеч. Но чем ближе он подъезжал к свекловичному полю, тем тоскливее становилось на душе. Ещё издали увидел он широкую чёрную полосу, уходящую к горизонту, разделившую поле надвое, и понял – снёс ветер неокрепшие посевы.

Бобров остановил машину около посадки, пошёл через поле. От края, как раз где ветер ещё разгон взять не мог, – зелёные листочки посевов сохранились, прослеживались чётко, а дальше, к середине, только траурная чернота била в глаза. Первый раз в жизни увидел такое Евгений Иванович – верхний слой земли содрало, как шкуру, чулком, и теперь почва была похожей на старческое лицо, точно от несчастья, залегли эти грустные морщины. Вот тебе и ветровая эрозия! За каких-нибудь полчаса почти полполя унесла стихия, как ненасытный зверь проглотила.

Бобров чувствовал – судорогой начало сводить тело и холодный пот как стылый дождь, накалил лицо. Вот она, судьба хлеборобская, вся жизнь на удачу рассчитана. А не выпало этого счастливого везения – и целый год впустую.

На другом конце поля заметил Бобров «этажерку» – так называют кишинёвский трактор, специально созданный для возделывания пропашных культур, и понял – прискочил сюда Иван Фролов, колхозный свекловод, работящий мужик. На корточках по плантации ползает, точно ягоду ищет.

Бобров шаг прибавил, даже одышка появилась, и, когда к Ивану подошёл, понял – как потерю близкого человека переживает случившееся тот, лицо сумрачное, с отёками, впавшие глаза краснотой налились.