Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

Господь! я не смею и думать, что Ты…

Но Кто сотворил эти горы и незрелые плоды хурмы…

О Боже! давно уже я мечтаю, чтобы кто-нибудь за меня записывал эти притчи, а я бы спал на суфе, готовясь к великому Сну и Возвращенью в сады райские…

Ведь суфии говорят, что все люди вышли из рая и возвращаются в рай…

И вот я готов к возвращенью…

Иногда к моей одинокой суфе приходила бродяжная собака…

Она тоже была золотой… как хурма…

Золотая шерсть у нее была, и я звал ее Осень…

И она откликалась на новое имя…

«Осень, Осень, — звал я, когда мне было одиноко, как изумрудной арче на высокой горе, и она приходила из-за осыпанных золотыми плодами деревьев…

Иногда я от одиночества читал ей свои притчи незрелые, и она глядела на меня текучими изумрудными, уже преданными глазами, и повизгивала сладко, а иногда и нежно лаяла… и благодарно лизала мою пустынную ладонь…

Один был у меня слушатель чуткий, внимающий средь золотого сада… средь необъятных таджикских золотых гор, на всей осенней земле человеческой…

Ах, блаженно!.. Ах, свято! Ах, радостно…

Ах, Господь, но Ты слышишь меня?..

Ведь Ты слышишь даже шепот муравья…даже слюдяной шелест крыл стрекозы…

Ты прощаешь притчи мои…

Аллаху Акбар… Аллах, как Вселенная, велик, а человек, как земля, мал… Айхйааа!..

Но потом пошли, потекли, понеслись, распустились несметные альпийские снега, снега, снега…

И покрыли горы, и тропы, и небеса… и сад хурмы, и собаку Осень…и суфу мою… под бедным навесом…

И одеяло бухарское фазанье стало жемчужным…

И жемчуга, кружева алмазные летучие пали на золото плодов…

И с самой высокой горы мира Эверест Господь, Великий Ювелир, залюбовался золотом умирающим этим… покрытым всхлипывающими блаженными кружевами, жемчугами…

Серебро живое тающее на живое золото летит…

Ах, снег старости летит на притчи мои…

Ах, умереть, уснуть, как золотая хурма под снегом…

…Но я уехал из Кишлака Ватан, объятого снегами до марта…

И вернулся в многошумную Москву с притчами моими незрелыми заснеженными…

Но и здесь никто не хочет слушать притчи мои…

Никто не хочет есть недозрелую хурму мою в снегу…

И я вспоминаю чуткую собаку Осень…

…Осень, Осень, сестра моя, я вернусь весной…

И мы будем есть обвялую перезимовавшую хурму…

И я буду читать тебе притчи эти… И ты будешь благодарно лизать мою ладонь…

О Господь!

Какое счастье, что никто не нарушает девственную плеву моего одиночества…

Но счастье ли? Но если не нарушить девью плеву — то как явится дитя и продлится затрепещет жизнь?..

О Господь мой, но разве я одинок с Тобой…

— Дервиш Ходжа Зульфикар, когда будет Конец Мира?

Каковы его свидетельства? предтечи? знаки? знамения?..

Дервиш сказал:

— Когда в кельях Афона умрет безымянный последний монах, который один в молитве беседовал с Богом…

Никто не знал его на земле, он молчал, не помышлял о славе, не писал книг, не читал молитв, не знал слов кроме слова «Бог», не хотел видеть человеков, а только — Бога…

Быть может, это и был Сам Бог в образе самого одинокого человека…

И что же Бог — смертен?

И что же Бог боится Времени?..

И что же Бог беседует только с самим Собой?..

И уже не хочет быть человеком?..

Дервиш сказал:

— Когда Египетские пирамиды осядут распылятся и станут песком

А пока стоят — Творец не разрушит мир сей…

А когда осядут исчезнут Пирамиды — эти Часы Вечности

И Господь перестанет любоваться ими, и устанет быть Поэтом, и считать песок пустынь

Тогда разрушится Время… Паутина Времен…

Тогда Время станет необъятным неподвижным песком…

И ты человече освободишься от сладкотленного дыханья…

От этого легкого облачка в беспредельно ледяном Мирозданьи…

Но что Мирозданье и Сам Творец

Без человека?..

Душа без тела…

…И вот я засыпаю на деревянной суфе, спрятав голову под фазаньим одеялом под золотой хурмой…

И что мне конец мира, когда весь мир в душе моей, и он сладко засыпает… засыпает…

И весь помещается под моим бухарским фазаньим древним одеялом…

И кельи Афона и Пирамиды Египта кротко лежат под моим одеялом…

Еще дышат Они…

Дервиш сказал:

— Вот человек неистово печется о своем телесном здоровье, о теле, о плоти, о похоти здоровья.

Ходит по всем целителям и врачам.

Такой похож на того, кто бесконечно поправляет, чинит клетку, забыв о птице-насельнице…