Джоди Пиколт - Жестокие игры

Сейчас она уже различала два голоса: врача, который спасал жизнь миссис Веласкес, и врача, который боролся за жизнь новорожденного.

— Начинайте наружный массаж сердца.

— Разряд триста пятьдесят вольт. Введите ей трубку!

«Бух! Бух! Бух!» — звук электрического разряда, чтобы запустить сердце.

— Еще кубик адреналина.

— Введите ему еще ноль три адреналина.

«Бух!»

— Остановка сердца!

Через секунду:

— Остановка сердца!

Потом оба врача одновременно:

— Довольно.

Анну-Лизу должны были перевести в родильное отделение, но все о ней забыли из-за трагедии в соседней «палате». Еще полчаса за занавеской раздавались голоса, потом все стихло.

На стене громко тикали часы. Анна-Лиза очень медленно встала с кушетки, подошла к кувезу, взяла сына на руки. У нее все болело, она устала, но еще никогда не чувствовала себя такой сильной. Она отодвинула занавеску, отделяющую ее от Марии Веласкес.

Женщина лежала на спине, изо рта у нее, словно перископ, торчала трубка. Ее лицо и тело покрывали ссадины и синяки. Анна-Лиза приподняла синюю простыню, которой прикрыли несчастную, и увидела фиолетовые рубцы вдоль все еще вздутого живота.

Два часа назад худшее, что могла себе представить Анна-Лиза, — это оказаться в месте, подобном «Сент-Винсент», и родить здесь ребенка. Она плакала, потому что в родзале не было обоев, потому что доктор, который первым возьмет на руки ее сына, родом не из семей первых поселенцев, прибывших на «Мейфлауэр». Она верила, что ее сын должен начать жизнь особенно, чтобы он вырос и стал таким, как мать.

Храни его Господь!

Мария Веласкес жила в городе, которого Анна-Лиза не знала. В городе, где женщин насилуют и избивают, а потом оставляют корчиться от боли. Подруги Анны-Лизы были обеспокоены тем, как рассадить за ужином гостей, как вежливо отклонить приглашение, как убедиться, что служанка не пьет на работе. Если они и замечали, что другие борются за выживание, то немедленно отворачивались, потому что если не видишь, то не нужно и внимание обращать.

С другой стороны, Анна-Лиза слышала, как умирала эта женщина.

В кувезе лежал малыш. Чуть больше половинки буханки хлеба, хрупкие, как у птички, косточки, обтянутые тоненькой кожей. Переложив сына на другую руку, Анна-Лиза взяла на руки мертворожденного сына Марии Веласкес.

Какая разница, где родиться: в «Ленокс-Хилл», в «Сент-Винсент», на дереве? Она взглянула на избитую Марию Веласкес и тяжело сглотнула. Все сводится к тому, чтобы просто быть любимым и любить.

Когда вошла медсестра, она вздрогнула.

— Чем это вы тут занимаетесь?

— Я… я просто… — Анна-Лиза собралась с духом и вздернула подбородок. — Я просто подумала, что кто-то должен взять его на руки. Хотя бы один раз.

Медсестра, которая была готова отчитать ее, застыла. Потом молча кивнула и вышла, опустив за собой занавеску.

В палату к Анне-Лизе вошла акушерка в сопровождении Джозефа, который выглядел ошеломленным и обезумевшим от увиденного вокруг. Он бросился к Анне-Лизе и потрясенно уставился на сына. Тот зевнул и вытащил из-под одеяла кулачок.

— Ох, Энни, — прошептал Джозеф, — я опоздал!

— Нет, ты как раз вовремя.

— Но тебе пришлось ехать сюда… — Анна-Лиза промолчала, и Джозеф задумчиво покачал головой. — Разве он не чудо?

— Верю, что он им станет, — ответила Анна-Лиза.

Муж опустился рядом с ней на кровать.

— Мы сейчас же уедем отсюда, — сказал Джозеф. — Я уже позвонил доктору Посту в «Ленокс-Хилл», он…

— Честно говоря, я бы хотела остаться здесь, — перебила его Анна-Лиза. — Доктор Хо очень хороший врач.

Джозеф открыл было рот, чтобы возразить, но взглянул на жену и кивнул. Погладил сына по головке.

— Ты уже… дала ему имя?

«El se llamo Joaquim!»

— Я хотела бы назвать его Джек, — ответила Анна-Лиза.

Вы когда-нибудь держали за руку любимого человека? Не просто мимолетно касались, а по-настоящему соединяли руки так, что ваши пульсы бились вместе, а пальцы изучающе гладили пальцы и ногти другого человека, как картограф исследует карту страны?

Эдди потянулась к Джеку, словно утопающая к спасательному кругу, и их руки сомкнулись над столом в подвале окружной тюрьмы. Она касалась его, пытаясь передать чувства, которые бушевали внутри с тех пор, как она дала показания. Она прикасалась к нему тысячу раз, но все равно ей хотелось подойти к скамье подсудимых и положить руку Джеку на плечо, поцеловать его в шею. Она касалась его и понимала, что даже от столь невинной вещи, как сплетение пальцев, у нее мурашки бегут по спине, а сердце учащенно бьется.