Марианна Гончарова - Дракон из Перкалаба

– Олэ-э-э-нко-о…

Она открыла глаза и, не почувствовав страха, увидала повисший над горой большой прозрачный мерцающий шар. Он мигал и пульсировал. И снова голос Василины спокойно произнес:

– Йды, дытынко… Тилькы нэ обэртайся…

– Куда?.. — только подумала Владка.

– Ты знаешь.

Шар закипел, подплыл и распахнулся. Так мама в детстве распахивала большое полотенце, когда доставала маленькую Владку из ванной. А полотенце было специально согретое на печке: теплое и мягкое-мягкое. И Владка, не почувствовав боли и тяжести своего тела, легко побежала к обрыву, постояла секунду на краю, снова услышала ласковое: «Йды. Нэ обэртайся…» — радостно-нетерпеливо шагнула вперед и растворилась в нежном, теплом и с детства знакомом. Шар плавно сомкнулся, поднялся выше, стал наливаться красным, разгорелся так, что, если бы даже кто-то его и обнаружил, не смог бы глядеть на него невооруженным глазом. Он повисел еще немного над скалой, пуская короткие палящие протуберанцы, и в одно мгновение исчез.

После многочасовых поисков, когда в лес пошли все офицеры и солдаты, звали и стреляли в воздух, когда только горы отвечали издевательским пустым эхом, поздно вечером Люба вдруг обнаружила Владкин этюдник, аккуратно сложенный вместе с папками у стены в гостевом домике. Люба присела на корточки, раскрыла папку — и ахнула, увидев лежащий сверху рисунок: над плоской скалой спиралью взвился огромный серебристый змей с драконьей головой и гребнем на хребте и хвосте. За спиной его развернулись небольшие прозрачные перламутровые крылья. На спине между крыльями сидел хохочущий ясноглазый белокурый мальчик, он поднял руки, радостно приветствуя кого-то…

В маленьком своем кабинете Сергей по рации передавал вниз:

– Товарищ полковник, докладывает начальник погранзаставы «Брудный Дол» майор Таранда. На вверенной мне заставе за прошедшие сутки никаких чрезвычайный происшествий не случилось, и весь личный состав заставы — в наличии.

Выжла вернулась через несколько дней, обессиленная, обезвоженная. Сразу же бросилась в конюшню, проведать Катуну. Тот водил мордой по исхудавшему боку собаки, терся шеей о собачью холку, пока Выжла жадно, громко, захлебываясь, лакала воду из ведра. Она была очень голодна, но на еду не набрасывалась, ела спокойно, не торопясь, с достоинством. Сначала отоспалась в конюшне под неусыпным взглядом друга своего Катуны, а потом снова улеглась у гостевого домика. Ждать. Время от времени наведываясь в конюшню.

Поскольку она никого не подпускала близко, никто, кроме Сергея, и не заметил на ее ошейнике диковинную медальку в виде истертой и даже потерявшей форму старинной монеты.

Тяжело ступая, вернулся в свою одинокую хату дед Алайба.

Старая Василина перестала появляться в селе межи люды, а потом сказали, кто к ней за травами ходил, чтоб скотину подлечить, что старуха сильно заплаканная, выглядела несчастной и беззащитной, дрожала мелко, еле ходила, нужных трав не дала, потому что не было у нее сил в горы ходить и травы те собирать. Говорили, что она слегла.

Маленькая это была совсем хата, даже меньше, чем я представляла себе, старая, но беленая и чистая.

Пожилая женщина вышла мне навстречу, поздоровалась тихо «Слава Иисусу», выслушала и скорбно покачала головой, когда я попросила поговорить с Василиной.

– Ну зайдить до хаты, — пригласила она.

Василина лежала в простынях и лижниках, одеялах из шерсти овечьей, тяжело и часто дышала. То ли спала, то ли в забытьи была.

Я кляла себя за нерасторопность, что сразу не поехала, откладывала, побаивалась. Глядя на бедную Василину, я поняла, что ничего уже не узнаю. Не выясню то, зачем ехала сюда, не смогу спросить ни о Владкиной судьбе, ни о Владкином уходе, ни про «три воды».

Я растерянно немного постояла и, когда уже повернулась к двери, чтобы тихо выйти из хаты и никогда сюда не возвращаться, услышала еле уловимый шорох. Оглянулась и увидела, что Василина пришла в себя и тянется рукой к кружечке с водой. Я сначала выбежала на крыльцо позвать женщину, которая пригласила меня в дом, но ее нигде не было. Тогда я вернулась обратно; Василина смотрела так умоляюще то на меня, то на чашку, что я кинулась к ней в угол хаты, присела на постель, одной рукой подняла ей голову в белом платке, а второй аккуратно напоила ее из маленькой керамической шоколадного цвета чашки с домиками. Бедная Василина вместе с чашкой обхватила слабенькой тонкой ручкой мои пальцы и пила маленькими птичьими глоточками, долго пила, внимательно и здраво разглядывая меня из-под опущенных ресниц. Потом легла на подушку, вздохнула глубоко, устало и удовлетворенно, как будто сделала очень большую и тяжелую работу, еле слышно прошептав: