Марианна Гончарова - Дракон из Перкалаба

Под утро неожиданно пришел Назарко. Он не капризничал и не плакал. Мальчик сначала зябко обхватил свои плечики крест-накрест руками, постоял, возя ножками, потом засмеялся и сперва разжал влажную горячую ладошку, растопырив пальчики, а потом опять сжал в кулачок, где покоилась римская монетка с Владкиного дукача. Ласково сквозь смех проворковал:

– Прыходь рано…

– Куды? — удивилась Владка.

– Там, дэ каминня, дэ прыслон… — помахал Назарчик ладошкой.

Назарчик звал на скалу, к обрыву.

– А чы прыйдеш?

– Прыйду… — прошептала Владка и проснулась.

Рано утром несколько свободных от службы офицеров и солдат ушли в лес собирать грибы. Люба не дождалась, пока Владка соберется, и побежала догонять других, чтобы не заблудиться. Проводив лениво группу грибников, Выжла вернулась к домику, вошла к Владке в комнату, пихнув двери лапой, и улеглась, вздохнув и с тихим скулом позевывая, около Владкиных вещей. Через секунду к домику, бухая сапогами, прибежал солдатик.

– Велено проводить вас. Одной здесь ходить нельзя, — стесняясь и краснея, доложил он.

– Спасибо, дружок, я сама, — улыбнулась Владка.

Выжла рявкнула и ревниво проворчала, как будто процедила сквозь зубы:

– Дружок…

– Ну вы тогда собаку с собой берите. Она службу знает. Выжла, охранять!

Опять огрызнулась собака.

– Но далеко не ходите, потому что у нас бывает… — ему хотелось казаться бывалым и поговорить подольше с этой красивой молодой женщиной, но овчарка нервничала, обнажала клыки, подымала верхнюю губу и настороженно водила за ним глазами. Владка собрала волосы под старинную гребенку на затылке, накинула куртку, нагрузилась этюдником и, медленно наслаждаясь покоем и осенним пейзажем, побрела к лесу.

Женщина и собака уходили от заставы все дальше и дальше. Молчала женщина. Молчала собака. Шли, часто поглядывая друг на друга. И если бы кто-то за ними наблюдал — а я думаю, что все же кто-то конкретный за ними наблюдал, — то он наверняка бы предположил, что эти двое не молчат, каждая по себе, а оживленно разговаривают.

– Э… Ты… — Владка негромко крикнула вслед побежавшей вперед собаке.

– Я — нет служить, — оглянулась овчарка. — Я — ждать. А потом провожать.

– Кого провожать? Куда?

– Назар? Маленький человек? Ребенок?

– Ночью приходил, да. — Владка даже остановилась, вспомнив то ли сон, то ли видение.

– Он — провожать. Я — провожать. Таранда — провожать.

– Какой Таранда? Куда провожать?

– Назначено. Проводник. — Выжла остановилась. — Смотри. Там. Высоко. Тот. Лежать.

– Кто?

– Тот. Любить. Искать. Сила.

– Искать силу? А сила, она — где?

– Лес, вода, камни, огонь. И мы. И тот. И там. Там, когда любить. — Выжла подошла к Владке близко и ткнулась мокрым носом в протянутую ладонь. — Когда ждать. Долго. Сильно. Когда делать хорошее…

Владка наклонилась и погладила жесткую холку собаки.

– Кому? Выжла? Кому делать хорошее? Кого ты любишь?

– Катуна. Конь. Я делать хорошее Катуна. Катуна делать хорошее Выжла. Все. Мир. Жизнь. Делать хорошее.

– А люди, города?

– А город — пусто. Земля, вода и делать хорошо — главное. Силы нет, когда один. Один нельзя… — Выжла отбежала и оглянулась, как будто звала посмотреть: — Вот — муравейник.

– Вижу…

– Видеть. Знать. — Выжла, остановилась, покрутилась на месте. — Рисуй. Я — ходить, нюхать.

Владка поставила этюдник и, кроша уголь, стала набрасывать скалу. Огромная, мрачная и абсолютно голая скала нависала над пропастью, черной и бездонной. Вершина как будто была разглажена гигантским утюгом. Или чьим-то огромным телом… Воздух ежеминутно менял свой цвет, тревожно переговаривались птицы, шуршали кроны сосен, слышны были вздохи и всхлипы, как будто вдалеке горько и безутешно рыдала женщина. Где-то смеялся ребенок, играя с собакой. Легонько всхрапнул и заржал невидимый конь. Ветер распоряжался в своем лесу: разбросал ее листки с зарисовками, сорвал гребень с затылка, рассыпав волосы по лицу. Воздух стал тугим, перед глазами поплыли яркие цветные пятна. Ветер все кружил вокруг нее — и вдруг, будто натолкнувшись на преграду, зашелся вихрем перед скалой и с гулом ушел в пропасть. В лицо полетели сухие листья. Замолкли испуганно птицы, и, точно как в огромном гулком зале, заговорили вместе сотни радостных голосов, словно кого-то приветствуя. Из последних сил она прикрыла глаза руками, но оттуда, из странного туманного шума, голос Василины позвал: