Юсеф эль-Сибаи: Водонос умер

Во-первых, как мы уже говорили раньше, это водоразборная колонка, расположенная на правой стороне, в нескольких шагах от начала улицы. Сама колонка, будка, ее хозяин удобно расположились в глубине укромного уголка, оставив небольшую площадку, где постоянно толпятся жаждущие получить воду.

Миновав колонку, мы упремся в полуразрушенную стену, за которой располагается большой пустырь, захламленный всяким старьем: тут и там кучи мусора, остатки бидонов и кувшинов, старые прожженные котлы, в которых варят бобы. Во всех этих мусорных кучах возятся люди, такие же грязные, как и старые котлы. Это свалка квартала аль-Хусейнийя. В конце ее расположена баня, вход в которую с одноименной большой улицы. Вокруг свалки стоит несколько старых полуразрушенных домов, лавчонок, начальная школа.

Если мы пойдем дальше, то вскоре увидим слева высокое здание, окруженное толстой разрушенной кирпичной стеной, в которой сделана высокая тяжелая деревянная дверь, обитая железными полосами. Дверь ведет в темный, узкий крытый проход. На небольшой площадке в конце его нагромождение черных предметов, которые поначалу трудно определить. Привыкнув к темноте, глаза начинают различать закопченные печки, в которых пекут батат (сладкий картофель). Это живущие рядом кузнец и слесарь сложили их здесь, чтобы не загромождать подходы к своему дому.

Миновав крытую галерею, попадаем на просторный двор, заваленный грудами камня, мусора и битого кирпича. Перед взором вырастает и само здание, которое время превратило в бесформенное пепелище. Рядом высокий минарет, напоминающий о том, что здесь когда-то была мечеть.

Стены здания во многих местах обвалились, оконные рамы сгнили. Из оконных провалов струится мрак запустения. Мраморная лестница, ведшая на большую нижнюю веранду, почти полностью развалилась. Она загромождена пустыми ящиками, желтыми книгами, которые не успели унести. Да, ведь еще сохранившиеся помещения этого дома были сданы под книжный склад. Это обстоятельство способствовало тому, что здание пока еще не полностью разрушено и сохраняет некоторые следы былой красоты, прежнего величия.

Хозяин книжного склада может поприветствовать нас, а может и не удостоить вниманием. Мы на это не обидимся — что нам до него! Нас больше интересует мальчик-водонос с бурдюком на спине, содержимое которого он выливает в глубокую лунку, окружающую комло большой многолистной тутовицы. Это все, что осталось от цветущего парка.

В таком неприглядном виде предстает перед нами сегодня место действия романа. Царство разгрома и запустения, почти никаких следов прошлой славы, величия, значимости и почета. Но силой своей фантазии мы можем представить все то, что было здесь тридцать лет назад. В этом нам помогут и мальчик-водонос и разросшаяся тутовица. Лившаяся из его бурдюка вода быстро впитывалась землей, достигала корней дерева. Его листва благодарно шумела, давая добрую тень.

Давайте внимательно присмотримся к мальчику и дереву, этим двум цветущим существам, одиноким среди царства разрушения и тлена. Заставим себя сосредоточиться только на них двоих. Вернемся мысленно на тридцать лет назад, представим себя живущими в ту достаточно далекую эпоху…

И вдруг совершается чудо. Все вокруг нас преображается. Нет запустения и разрушений, все мертвое ожило, расцвело! Нет больше книжного склада, все стало таким же величественным и красивым, как и тридцать лет назад. Мы стоим в цветущем парке Большого дворца, как его называют жители квартала, принадлежащего Ибрагиму беку Гадд аль-Керим.

Было начало сентября 1921 года… Очень раннее утро… День еще только занимался, ночные сумерки медленно рассеивались, горизонт на востоке постепенно светлел. По небу плыли пышные белые облака, напоминающие кучи хлопка. Улицу Самакин заполняла тишина. Никаких признаков жизни. Только на свалке да в мечети небольшое движение. Большой дворец молчал. Его окружали высокие кирпичные стены. Он был похож на неприступную крепость. Большая толстая деревянная дверь коричневого цвета, обитая железными полосами, была приоткрыта. Сквозь щель был виден черный сторож дворца Габалла, сидящий на молитвенном коврике. Он погрузился в благостное состояние, воздавая хвалу всевышнему, бормоча утреннюю молитву. На черном лице старика были написаны благочестие и умиротворение.

Если пройти через крытую галерею, где распластался Габалла, миновать небольшую дверь справа, то можно выйти в большой зеленый парк, который в это время года был в зените своего расцвета и плодоношения. Как чаще всего, все парки, окружавшие в ту эпоху дворцы, и этот был фруктовым садом, а не просто декоративным украшением владений. Тут не было больших газонов и цветочных клумб. Многочисленные плодовые деревья все затеняли. Лишь кое-где росли кусты роз, жасмина, акации. Осенний ветерок наполнял воздух неповторимым ароматом.