Нина Воронель - Абортная палата

— А тебе что, особое приглашение требуется? — налетела из глубины палаты нянечка и потащила к единственной незанятой койке, у самой двери — на проходе и на сквозняке.

Не снимая халата, Лия прилегла поверх одеяла и закрыла глаза. Раскладывать ей все равно было нечего, ей и в голову не пришло, что в таком — таком! — месте тоже чистят зубы и смотрятся в зеркало. Вокруг снова широко и привольно заплескалось многоголосое бабье море.

Лия постепенно начинала различать в хоре отдельные голоса. Особенно выделялся один — хриплый, похабный, всегда с матерком, остро приправленный горечью и ожесточением. Вот и сейчас он припечатал матерно, перекрывая общую музыку:

— Все, я с этим кончила! Больше вы меня здесь не увидите, сука-мать-пресвятая богородица!

Кто-то хохотнул:

— Как же, зарекался волк овец таскать!

— А я, сука-мать, говорю: все! С меня хватит! Два месяца рвет меня, сколько можно?

— Ничего, завтра все забудешь! Вон я вчера тоже маялась, а сегодня не знаю, чего б съела.

— Кого тошнит, та девчонкой ходит. А если мальчик, так только изжога.

— Точно, вот у меня всегда изжога, потому что у меня всегда мальчики. И которые родились и которые не родились, все мальчики.

— Глупости! До пяти месяцев нельзя знать, кто там — мальчик или девочка.

— А у меня все мальчики, мне врачи говорили.

— И у меня мальчик был, — широко раскрыв глаза, сообщила вдруг Анька.

Все смолкли: начинался сюжет.

— Семьсот грамм мальчик, я сама его видела, — в голосе Аньки звучали горделивые нотки, — весь желтый-желтый, и ручки, и ножки. Он даже запищал сперва.

— И что? — нетерпеливо выдохнул кто-то в тишине.

— Они его в корзинку, ну, он и замолчал.

— У тебя другое дело, — сказал рассудительный голос, — у тебя шестимесячный был.

— Шестимесячный?

— Шестимесячный!

— Так это ей искусственные роды делали?

— Как же ты до шести месяцев допустила?

— А откуда я знала?

— Ну вот еще: забеременела и не знала!

— А мать куда смотрела?

— А мать ее из дому выгнала, — опять сказал рассудительный голос, который все знал. — Приревновала. Ведь это ее отчим осчастливил.

И, как ветер над морем, от койки к койке зазвенело, затрепыхалось, забилось:

— Отчим?

— Отчим! Отчим? Отчим!

— Отчим — ведь надо же!

— А сколько тебе лет?

Анька молчала, за нее ответил тот же рассудительный голос:

— Двенадцать.

— Так отчиму за это срок полагается, по суду.

Это сказала высокая, худая, в пестром стеганном халатике, которая до того сосредоточенно красила ногти на ногах. Сказала, как припечатала и, убедившись, что лак просох и не размажется, поднялась с постели и решительным шагом направилась к Аньке. «Настоящая офицерша», — подумалось Лие, и, похоже, не ей одной, потому что кто-то из глубины палаты поспешно поддакнул:

— Это точно. Мать могла в суд на него подать.

И пошла-поехала раскрутка новой темы.

— Дура она, что ли, мужика своего в тюрьму сажать!

— Ясное дело — где ей другого выдадут?

— Но как же с ним жить после такого?

— А так и жить, как раньше, и даже лучше. С виноватого мужика даже больше приварка получить можно, — объявила офицерша и повернулась к Аньке:

— Так где это у тебя с ним вышло?

Анька смотрела на офицершу исподлобья, притворяясь дурочкой:

— Что вышло?

— А то самое и вышло, от чего дети родятся!

— Или ты думаешь, их в гастрономе покупают?

— Так где же это у вас вышло?

— В ванной, — пролепетала Анька, понимая уже что не выкрутится.

— Ах, в ванной!

— В ванной?

— В ванной!

— Где, где?

— Да в ванной же, в ванной!

— А говорит — ничего не было!

— Что же он — в ванную к тебе зашел?

— Ага, зашел, когда я мылась.

— Что ж ты дверь не заперла? Или ждала, чтоб зашел?

— А дома никого не было... и его не было, никого... Я в школу не пошла, потому что контрольная по арифметике. И вдруг он пришел...

— Что ж ты не заперлась, когда он пришел?

— А откуда я знала? Я не слышала, я под душем мылась... И вдруг он дверь открывает, а я под душем...

Стало так тихо, будто все умерли враз, только где-то за окном гудел и пульсировал огромный город.

— Ну, он вошел, и что? — это почти шепотом, чтобы не нарушить момент.

— Ну, он вошел, а я под душем...

— Это мы уже слышали. Дальше что?

— Ну, он вошел и дверь на крючок закрыл.

— И что?

— Дверь закрыл и говорит: будешь шуметь, я матери скажу, что ты в школу не пошла.

— Ну и что?

— Ну и не сказал матери.

— Ну а было-то что, что было?