Нина Воронель: Абортная палата

Похоже было, что хриплая сама начинает пылать все жарче и жарче. Голос ее вздрагивал и трепетал, то взмывая под потолок, то опадая до шопота.

— И тут же она с этим кобелем поимела. Муж у ней был полковник и любовник в каком-то чине, но ни с кем она такого удовольствия не имела, как с этим кобелем. И звали его Джульбарс!

— Красивое имя — Джульбарс! — прошептала соседка Лии самозабвенно.

— И стала она с этим кобелем, как с мужем, жить. Розовая стала, пышная вся, довольная. И вот, наконец, муж из командировки приезжает.

В этом месте хриплая сделала эффектную паузу и замолкла, ожидая реакции.

— Ну, и что было? — на одном дыхании спросил многоголосый хор.

— Муж, значит, приезжает, и ведет она его, как положено, в спальню. А кобель под дверью как начал выть! До самого утра выл, всех соседей перебудил. Ну, муж наутро вышел и кобеля своего зовет, — пойдем, значит, гулять. А кобель с ним не идет и в глаза ему не смотрит. Полковница, бедняжка, вся страхом извелась — а вдруг кобель чего из ревности сотворит? И говорит мужу: «Я пса этого боюсь, он стал какой-то странный. Я видеть его не могу, так что выбирай — он или я!»

Что полковнику было делать, жена все ж таки дороже. И повел он своего любимого Джульбарса к ветеринару, чтобы тот его усыпил. А Джульбарс этот умный был, как человек. Как его уводили, он полковнице прямо в глаза посмотрел — прощай, мол, навек. Ну она от этого взгляда в обморок так и хлопнулась!

По палате волной прокатился вздох и кто-то робко спросил:

— Ну а муж что?

— А муж что? Муж он муж и есть.

Женщины, отрезвленные будничной трезвостью этого утверждения, опять привычно загалдели, но все тише и тише, пока вовсе не утихли. Палата наполнилась сонным дыханием, и только Анька все не уходила.

— Я замерзла, — пожаловалась она. — Можно я с тобой полежу?

— Ты что? У меня же вся подстилка в крови.

— Ну и пусть, — возразила Анька. — Из меня тоже кровь течет.

И втиснулась к Лие под одеяло. Она и впрямь закоченела от долгого сиденья на полу и ее маленькое тело дрожало мелкой дрожью. Тесно прижимаясь к Лииному плечу она зашептала ей в ухо:

— Куда же мне отсюда идти? Домой нельзя — а больше некуда.

— Почему нельзя?

— Там мамкин Федор, противный,опять приставать будет.

— А ты свою маму попроси, — посоветовала Лия, представляя при этом свою маму с ее большими карими глазами и бесконечной любовью. — Скажи, что не можешь с ним в одной комнате.

— Не поможет, — ответила Анька. — она его любит больше, чем меня. А ты своего тоже любила?

— Я и сейчас его люблю.

Анька шмыгнула носом, обдумывая что-то свое, важное:

— Как это можно, — любить мужчину и это с ним делать? Это же противно!

— Если любить — не противно, — сказала Лия убежденно, а Анька ответила невпопад:

— Я б ее попросила, но не поможет. Она его все равно не выгонит.

Или, может, в ее словах была своя логика?

Когда Анька, наконец, ушла к себе, Лия с трудом поднялась с постели и побрела босиком к широкому грязному окну, окаймляющему всю торцовую стену палаты. Она прижалась лбом к холодному стеклу и долго-долго всматривалась в мокрый, полный городскими парами и бликами уличный мрак, все надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, подающий надежду. Но небо безразлично отражало неяркие огни редких уличных фонарей, а высоко над новоарбатскими небоскребами вспыхивали и гасли бесполезные советы:

«ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ!»

«ПЕЙТЕ ФРУКТОВЫЕ СОКИ!»

«ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!»