Ольга Токарчук - Бегуны

Истинная человеческая власть, Ваше Величество, вне всяких сомнений, распространяется лишь на человеческое тело — и посредством его же реализуется. Учреждение государств и разделяющих их рубежей вынуждает человеческое тело оставаться в четко ограниченном пространстве, визы и паспорта контролируют естественную потребность человека в движении и перемещении. Вводя налоги, правитель определяет, что́ станут есть его подданные, на чем будут спать и во что одеваться — в лен или же в шелка. Ты, Повелитель, решаешь также, какое тело более важно, а какое — менее. Грудь кормилицы разделяет молоко несправедливо. Ребенок из дворца на холме будет сосать досыта, оставляя младенцу из деревни в долине лишь капли. Подписывая военный декрет, Ты, Повелитель, повергаешь в лужи крови тысячи человеческих тел.

Иметь власть над телом воистину означает быть королем жизни и смерти — это больше, чем править самой большой империей. Поэтому я обращаюсь к Тебе именно так — как к властителю жизни и смерти, тирану и узурпатору — и не прошу, но требую. Отдай мне тело моего отца, чтобы я могла похоронить его. Я не оставлю тебя, Повелитель и после смерти, мой голос станет нашептывать тебе из мрака, лишая покоя.

После того как я побывала на выставке шарир, меня уже не удивляет экспозиция предметов, возникших без человеческого участия. Это книги, которые сами собой вырастают во влажных горных пещерах и после являются лишь праведникам (тогда их торжественно переносят в храмы). Или иконы. Возьмите чистую загрунтованную доску и наберитесь терпения. Возможно, однажды ночью на ней возникнет божественный лик — выглянет из-под изнанки, всплывет из глубочайшего мрака, высунется из подмокших фундаментов мира. Ведь нельзя исключить, что мы обитаем в гигантской камере-обскуре, запертые в темную коробку, и как только в ней возникает крошечное отверстие, как только проникает к нам чья-нибудь игла, внешняя картинка вместе с лучом света попадает внутрь, оставляя след на изнаночной, светочувствительной поверхности мира.

Еще рассказывают про одну фигурку Будды, появившуюся якобы ниоткуда — совершенную, сделанную из драгоценного металла. Ее оставалось только очистить от земли. Будда изображен сидящим. Он подпирает голову ладонью и едва заметно улыбается — осторожно, чуть иронически, как человек, только что услышавший тонкую шутку. Шутку, смысл которой заключается не в последней фразе, но в самих интонациях рассказчика.

Островитянка, обитающая на другом полушарии (мы познакомились в пражской гостинице) рассказывала:

— Люди распространяют множество бактерий, вирусов и болезней — этот процесс неостановим. Но кое-что предпринять все-таки можно. После глобальной паники по поводу «коровьего бешенства» некоторые государства ввели новые законы. Например, побывав в Европе, житель этого острова уже не имел права становиться донором, то есть, можно сказать, официально и пожизненно считался инфицированным. Это ждет и мою новую знакомую — она больше никогда не сможет отдать другому свою кровь. Такова не включенная в цену билета цена путешествия. Утраченная чистота. Утраченная невинность.

Я спросила, стоило ли это делать — имело ли смысл жертвовать чистотой крови ради нескольких городов, соборов и музеев.

Женщина серьезно ответила, что за все приходится платить.

Цель паломничества — другой паломник, и на сей раз я сразу узнала нежную руку Шарлотты. В удлиненном сосуде под фигурной крышкой плавал подвешенный на двух конских волосках маленький плод с закрытыми глазками. Его крошечные ступни касались красных остатков последа. А сверху был пейзаж морского дна — ведь все мы оттуда, в том числе и плод, главный герой этого шоу. Мы произошли из воды, поэтому, наверное, Шарлотта поместила на сланцевую крышку ракушки, морские звезды, кораллы и губки, а в центре радовал глаз засушенный морской конек — гиппокамп.

Еще один препарат мне запомнился — сохраненные в воде Стикса сиамские близнецы, а рядом — их высушенный скелет. Вот свидетельство чрезвычайной экономии материала — два препарата из одного удвоенного тела.

Первое, что бросилось мне в глаза после приезда в Вечный город, — красивые чернокожие продавцы сумок и кошельков. Я купила маленькое красное портмоне — старое у меня украли в Стокгольме. Второе — прилавки со множеством открыток: в сущности, можно было бы ими и ограничиться, а оставшееся до отъезда время провести на набережной Тибра, сидя в тени в одном из маленьких дорогих ресторанчиков и потягивая вино. Пейзажи и панорамы древних руин, стремление побольше втиснуть в двухмерный лоскуток пространства постепенно вытесняются пристальным интересом к детали. Это прекрасно, поскольку разгружает наш утомленный интеллект. Мира слишком много, лучше сосредоточиться на частности, чем пытаться объять целое.