Николай Веревочкин - Белая дыра

Словно напуганная этим стуком, луна спряталась за облаками.

На стук никто не ответил, но двери раскрылись сами собой. Прокл вошел в сени и споткнулся о чье-то тело. Тело недовольно хрюкнуло, но с места не сдвинулось. Переступив через него, Прокл уткнулся в стену. Пройдя вдоль нее, он нащупал дверь в кухню, которая также не была заперта.

Однажды мучимому жаждой Проклу вместо ожидаемой им родниковой воды подсунули стакан неразбавленного спирта. Но на этот раз, открыв дверь, он испытал более сильное впечатление. Густой, ядовитый воздух скотобазы ударил в нос, едва не свалив с ног. Пахло прелым силосом, свежим навозом, парным молоком, требухой только что разделанной свиньи, чем-то невыносимо кислым и терпким. От спертого воздуха резало глаза. Душная темнота сонно чавкала, сопела, скреблась, перестукивалась, храпела и похрюкивала.

— Есть кто живой? — спросил Прокл, натягивая на нос ворот свитера.

Кто-то невидимый тепло и вкусно дохнул на него. Во тьме заблеяли, и блеяние плавно перешло в женский заспанный голос:

— Уйди, Машка! Все волосы на рога намотала. Митрий, вставай, кого-то черт принес.

Под грузным телом зашуршала солома и кто-то голосом Высоцкого проворчал:

— Уйди, Машка, всю грудь копытами истоптала. Это ты, Илья?

— Нет, это не Илья, — ответил Прокл, — это так, прохожий.

— Прохожий, на лешего похожий, — проворчал разбуженный мужик. — Где у нас топор-то, Нюрка?

— Да вы не волнуйтесь, — нежно успокоил темноту Прокл.

— А чего нам с топором-то волноваться? — весело удивилась из темноты Нюрка. — Пусть кто без топора волнуется.

Чиркнула спичка, и печальный, тревожный свет керосиновой лампы вырвал из мрака коренастого кривоногого мужика в исподнем, буйно заросшего волосами. Лишь пронзительные лешачьи глаза да крючковатый нос проглядывали сквозь кучерявую растительность. Он стоял по колено в золотой соломе, в вытянутой руке держал лампу с закопченным стеклом, а в правой опущенной — топор с прилипшими к окровавленному лезвию птичьими перьями. Из соломенного облака неприступной вершиной круто взмывало вверх Нюркино бедро. Женщина жмурилась от света. По деревенским меркам она была красавицей: круглолица, румянолика, пышноволоса, сдобна телом. Рядом с ней лежала черная коза, поблескивая золотым сором соломинок, и глупо таращилась на незнакомца. В углу, сокрытая тенью мужика, лежала корова. Животное пережевывало вечную жвачку, ее вдовьи глаза с печалью и укоризной смотрели на Прокла. Вдоль глухой стены вперемежку с поросятами и козлятами спали ребятишки, припорошенные все той же соломой. Седогривая кобыла затрепетала губами прямо в ухо Прокла, нервно подрагивая кожей. К боку ее жался жеребенок.

В этом золоте соломы и равноправном ночлеге людей и животных было бы библейское очарование. Но смущал терпкий запах.

Прокл, стараясь не дышать слишком глубоко, переводя взгляд с животных на людей, сбивчиво объяснил, как шел к Неждановке да сбился с дороги, но, к счастью, услышал крик петуха.

— Неждановка? Поди, Ржановка? — переспросила Нюрка и махнула полной рукой. — Эк, куда тебя занесло. Совсем в другой стороне.

— Да вот хотел путь сократить и лесом дорогу срезать, — повинился Прокл.

— Последнее дело ночью в лесу с дороги сходить, — согласился мужик, не выпуская из рук топора. — Слышь, Нюр, в Неждановку он шел…

— А это, значит, не Неждановка? — тупо переспросил Прокл.

— Место наше без названия. Лесхозные мы. Только живем малость на отшибе. Как из хаты выйдешь — по левую руку центральная усадьба. Километра три будет, не больше, — разъяснила женщина.

— Да куда ему до центральной ночью-то по лесу, — засомневался Дмитрий, почесывая топорищем спину, — обязательно с яра навернется или в бору заплутается. Того и гляди — крысобаки сожрут.

— Куда ж нам его положить, — задумалась Нюрка и, приподнявшись на локоть, оглядела перенаселенное жилье, — разве что к деду на печь?

— Еще чего! — оскорбился невидимый дед с печи и поинтересовался, не сдержав любопытства и опаски. — Это что у тебя из мешка торчит — ружье не ружье, удочка не удочка?

— Металлодетектор, — объяснил Прокл, ничего не объяснив и оставив деда в еще большем сомнении, попятился к двери: — Да вы не беспокойтесь. Я, с вашего разрешения, во дворе заночую, в телеге.

— В телеге он заночует, — заворчал ехидный дед. — А как дождь пойдет?

В ту же секунду сварочное сияние ослепительно осветило дом изнутри, и его трухлявые стены содрогнулись от треска и грохота. В краткое это сияние увидел Прокл через правое плечо лик старого Пана и желтоглазую, седобородую козу аристократической внешности, возлежавших на печи, как на троне, и подумал с внезапной робостью, что старые люди и старые животные отчего-то похожи на инопланетян.