Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха

Признаюсь, не сразу автор решился обнародовать эту престранную историю.

Долго сомневался.

Но, рано или поздно, все тайное становится явным.

А все явное, к слову сказать, — тайным.

Так или иначе, вы все равно бы узнали о нескладном художнике Мамонтове, изменившем свою сущность. Разумеется, в искаженном, анекдотическом виде. А смеяться, собственно, не над чем. Дело серьезное.

Мамонтов, Мамонтов… Кто такой Мамонтов?

Да видели вы его. Просто не знали, что он — Мамонтов.

Непокорная бежевая грива собрана в тугой хвост. Усы и борода с первой проседью. Глаза зеленые. Кошачьи. Редко кто выдерживал пристальный, холодный взгляд художника. Особо тонкие натуры чуяли его даже спиной. На ногах круглый год альпинистские ботинки-термосы, рассчитанные на перепад температур от плюс пятидесяти до минус пятидесяти. Всепогодные. Очень удобно. В остальном — одет по сезону. Без особых примет. В теплое время — джинсы, ковбойка. В холода добавлялся пуховик.

Мамонтова можно было увидеть на местном Арбате в будние дни.

С двух до пяти. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Потому что уставший человек теряет талант. В справедливости этого мнения могут убедиться даже не талантливые люди, если перевести эту фразу на обычный язык: уставший человек не способен любить даже самую красивую женщину.

Располагался Мамонтов напротив центрального универмага возле скульптуры-фонтана на фоне всегда мокрых цапель. Или журавлей?

Да бог с ней, перелетной птицей! Вы бы нашли Мамонтова и без этих примет.

Мамонтова всегда окружало плотное кольцо зевак. Кто бы ни проходил мимо, останавливался. Многие завороженно следили за его работой по часу и более, не в силах отвести глаз. Наверное, есть художники, которые работают быстрее Мамонтова. Есть художники, которые работают качественнее. Но так виртуозно, так быстро и с таким качеством не работает никто.

Брусчатка до следующего квартала свободна от конкурентов.

Мамонтов рисует, а по желанию заказчика и пишет портреты с натуры.

Заплати тысячу тенге и через пятнадцать минут — получай.

Цена смехотворная. Все равно что в парикмахерскую сходить. Отбоя от желающих нет. Хочешь шарж? Пожалуйста. Дело даже не в скорости исполнения и не в удивительной точности изображения.

Его манеру рисования можно сравнить с редким цирковым номером. На пальцах Мамонтова надеты десять разноцветных наперстков-маркеров. Он рисует, как печатает на клавиатуре компьютера, — сразу десятью пальцами.

Конечно, изящнее было бы сравнить процесс рисования с игрой на пианино. Но зачем же лукавить? Больше похоже именно на работу компьютерщика.

Человек, заказавший свой портрет, садится на раскладной стульчик, и уличный художник пристально, в течение полуминуты, изучает его лицо.

Кисти рук, как у хирурга перед операцией, подняты вверх. Пальцы в нетерпении шевелятся.

Больше он на клиента не смотрит.

В течение следующих пятнадцати минут руки его, как два проворных паука, снуют по бумаге. Оторваться от зрелища невозможно. Завораживает.

Он не рисует. Он плетет портрет из цветных паутинок. Без усилий и с явным удовольствием. Его работа — волшебство, и сам он похож на сказочное, беззаботное существо. Вроде гнома-переростка.

У ног художника — холсты, натянутые на подрамники. Размером с тетрадный лист и чуть более. За те же десять-пятнадцать минут Мамонтов может написать портрет и маслом. Цена, естественно, выше. Он снимет наперстки-маркеры и наденет наперстки-кисти. И то-то забава — смотреть, как мелькают наперегонки его руки-пауки между палитрой и холстом.

В день Мамонтов зарабатывает до ста долларов и более.

Однако деньги на наших широтах!

К дару своему Мамонтов относился спокойно, как к ремеслу. В великие не лез. Да и зачем ему лезть в великие при таких-то заработках? Ну, пришла в голову счастливая мысль рисовать сразу десятью пальцами. Попробовал. Получилось. Вам-то до этого какое дело? Попробуйте. Может быть, получится.

Это к тому, что за день до того, как, собственно, началась история, за спиной Мамонтова остановились два человека. Художник не имел привычки оборачиваться во время работы, и облик прохожих, высказавших обидные слова, остался для него неведом. Но для полноты картины следует описать знатоков искусства. На всякий случай. Один был маленьким, как гномик, белобородый, синеглазый. В берете, надетом набекрень. Другой — длинный и худой, как журавль в фонтане. На нем была шляпа с полями, сравнимыми по диаметру с зонтом.