Николай Шмигалев: Какого лешего?!

Ох, красота-то какая, лепота!

Действительно, чарующий вид открывается истомленному взору, когда оглядываешь живописные окрестности с самой высокой точки во всей округе, почитай, что с высоты птичьего полета.

Разумеется, всей красоты земной даже самыми изысканными словами человеческими не передать, это надо видеть воочию, но все же давайте приложим к этому усилия и призовем на помощь двух наших с вами добрых друзей, ваш скромный и покорный слуга – свое художественное красноречие, вы, мой дорогой читатель – свое богатое воображение, и вместе окунемся в тайный мир одного таежного уголка земли.

Итак, приступим…

Стольный град удельного княжества был возведен на просторном скалистом плато, у излучины широкой равнинной реки, плавный изгиб которой опоясывал возвышенность с трех сторон. Рубленный из вековых дубов детинец с укрытыми внутри него княжьим двором, боярскими усадьбами, срубами княжеских кметей и главной церквушкой, стоял на самом верху, у речного обрыва. Со стороны реки кремль был неприступен: по крутому, обрывистому склону пролегает лишь неширокая лестница, ступени которой вытесаны прямо в утесе. Лестница спускалась к самой реке. На пологом же склоне холма раскинулись широкие, утопавшие в зелени, мощенные улицы окольного города, также обнесенного частоколом. Здесь располагались добротные дома торговцев средней руки, старшин ремесленных артелей, зажиточных мастеров, обслуги боярских и княжеских дворов. Ближе к лесу, на извилистых улочках посада ютились неприхотливые, но ухоженные домишки торгово-ремесленного люда, стояли складские бараки, пекарни, ремесленные мастерские. Именно там простой рабочий люд – мастера на все руки – ковали надежное оружие и доспехи для княжеских удальцов, изготавливали седла и сбрую, ладили снасти и ткали паруса, выпекали черный хлебушек, белые караваи и отменные калачи, плели простенькие корзины и люльки, мастерили изысканную утварь, резную мебель, музыкальные инструменты, ткали сукно и шили одежду, и делали еще много всего, что по достоинству ценилось во всех краях света. А на самой окраине города, у подошвы холма, за рвом и земляным валом в убогих шалашах, ютились нищие – калечные «христарадники», попрошайки, пьяницы и лежебоки. Дальше только бескрайнее зеленое море – рощи, дубравы, сосняки, ельники, кедрачи, таежные пущи – до самого окоема.

Изнуренный дневным зноем город засыпал: свечи и лучины задувались, огни в окнах гасли. В потемневшем небе как-то разом зажглись крохотные звезды. Полная луна величественно восходила из-за притихшего темного леса на усыпанный звездами небосклон. Лунная дорожка на речной глади бежала наискосок и утыкалась в пустую пристань, около которой качались на волнах рыбацкие челны и купеческие струги, привязанные к кнехтам причалов.

Ночь опустилась на землю.

Удельный князь, ещё довольно крепкий, внушительного вида, мужчина преклонных лет, стоял на смотровой башенке своего многоярусного терема, украшенного резными наличниками, расписными окнами, фигурными крышами-маковками. Князь задумчиво оглядывал окрестности, освещенные призрачным светом восходящей луны. Теплый ветер, приносивший смоляной дух от леса, развевал его легкую, отороченную горностаем, мантию, трепал густую окладистую бороду, охлаждая разгоряченное лицо. На суровом челе постепенно разглаживались глубокие морщины. Вечерняя прохлада немного освежала, но, тем не менее, князь чувствовал себя разбитым.

Сегодня был Большой сход – бояре, старшины и воеводы только недавно разошлись, – весь день решали насущные вопросы княжества, рассматривали серьезные тяжбы. Много спорили. Несмотря на то, что последнее слово оставалось всегда за князем, участники большого схода подолгу доказывали друг другу своё видение решений тех или иных проблем, приводили верные на их взгляд доводы, призывали князя поддержать их точку зрения. А вопросов за месяц накопилось немало…

Дождавшись, когда на сторожевых башнях детинца стражники зажгут огни, князь вдохнул полной грудью свежего воздуха и отправился в опочивальню. Несмотря на летнюю пору в полнолуние спал он с закрытыми окнами. Да и спал – громко сказано. Смеживал очи в полусне. Если загодя не уснуть крепким сном, то начиная где-то с полуночи сторожевые собаки начинали либо выть на луну, как на покойника, либо скулить, забившись в будки, не давая спать всему честному народу.