Шон О'Фаолейн - Избранное

В каждом из нас не один человек. Мы проживаем несколько жизней — веры, честолюбивых стремлений, иногда любви, часто дружбы. Мы меняемся, умираем и опять живем. В этом его уютном коттедже я был гостем призрака? И сам призрак? Если он стал другим, Шейла, должно быть, его знает. А я нет. Сколько я могу судить, она его меняет. Я поднялся с парапета, пошел обратно к автомобилю и только и понимал, что, вернувшись в коттедж и покидая его, надо постараться ничего этого не высказать.

Я приехал как раз вовремя, чтобы выпить с Мэлом и местным викарием еще один прохладный мартини, приготовленный Шейлой. За ужином, который ничем не уступал вчерашнему, я предоставил вести беседу Мэлу и его гостю — все больше об археологии, птицах, предполагаемом аэропорте, местных политических сплетнях. Я завидовал этим двоим. В столице никто никогда не обсуждает местные новости так основательно и увлеченно, как обсуждают провинциалы дела и людей своего города-государства. Викарий не засиделся. Сразу после его ухода Мэл повез Шейлу домой. Вернулся он минут через двадцать.

Я стоял, опершись рукой о каминную полку, и слушал обратную сторону идиллии «Зигфрид», конец последнего акта «Валькирии». Когда Мэл вошел, я поднял руку, знаком прося его помолчать, я был взволнован чудесной героической музыкой, сопровождающей Брунгильду на горном склоне, в Валгалле, в огненном кругу, сквозь который однажды прорвется молодой человек, не кто-нибудь, а Зигфрид, чтобы освободить ее поцелуем. Мэл опустился в кресло, закинул руки за голову, и мы оба слушали, пока музыка не отзвучала и в ушах опять не загудела тьма, обступившая дом. Некоторое время мы молчали, а потом я сделал то, что обещал себе не делать.

— Ну? — сказал я, посмотрев сверху вниз на Мэла.

— Ну? — произнес он, подняв на меня глаза.

— Тебя можно поздравить?

— С чем?

— С твоей Брунгильдой.

Он лениво покрутил головой, откинутой на спинку кресла.

— Ты хочешь сказать — нет? Или сам не знаешь?

Он опять медленно покрутил головой.

— Предпочитаешь умолчать? Прежде ты так не осторожничал, Мэл. Что с тобой произошло? Ну же, Мэл, воспользуйся случаем, такое раз в жизни выпадает. Для начала не лишай тетушку Анну ее дивидендиков.

— Ага! Значит, она не приняла наш дар?

— Она отказалась. Но тебя беспокоить больше не будет. Она теперь убеждена, что ты не просто биржевой маклер, а мошенник и украл у нее состояние. Ну же, Мэл. Отбрось осторожность, хоть раз в жизни рискни. Хватит тебе быть маклером-мошенником.

— Ты предлагаешь мне согласиться, чтобы твоя тетушка вымогала у меня деньги?

— Я предлагаю, чтобы ты забыл про божка, которого сотворил у себя в дровяном сарае. Это не ты. Не можешь ты быть таким. Мэл, которого я знал, не может быть модным нынче воплощением неколебимого, неподкупного, жесткого, самовлюбленного старика, закосневшего в своих принципах, гордыне и педантизме. Это поддельный бог. Выкинь его на свалку. Когда ты воссоздашь свой истинный облик, ты увидишь, что ничуть не страшно выплачивать тетушке Анне ее дивидендики… или жениться на Шейле.

Я сказал «не страшно», потому что, едва он услышал, что он не тот, каким хотел бы быть, глаза его под белесыми ресницами сузились, скулы под седеющей порослью залились краской, губы распустились. Он резко отбросил внезапный страх.

— Я не изменился. Я тот, каков есть, каким всегда был и намерен всегда быть. И если я педант, как ты изволил меня назвать, я согласен быть педантом. Это лучше, чем быть нелепым мечтателем вроде тебя и твоей помешанной тетушки.

— Тогда чего ради ты валяешь дурака с девушкой?

— Я не валяю дурака.

— В таком случае можешь стереть помаду со щеки.

— Ты ничего о ней не знаешь. — Он помолчал. — У нее есть возлюбленный. Сегодня вечером он опять ждал ее у нее дома.

— Я бы не удивился, будь у нее дюжина возлюбленных. У такой-то красотки! Ты его часто встречал?

— Да. Каждый раз, когда она задерживается дольше обычного, он приезжает сюда на своем мотоцикле. Просто предлагает подкинуть ее домой. Мол, у него нет никаких дурных намерений. Всякий раз она сейчас же с ним уезжает. Однажды вечером я поехал за ними. Видел, как они целовались и обнимались под деревом. Если она обманывает его, почему бы ей не обманывать и меня. Женись я на ней, я, наверно, всю жизнь был бы несчастлив, всю жизнь ревновал и подозревал бы ее.

— Слушать тебя тошно! Ты не был бы счастлив? А если она не была бы счастлива — о ней ты подумал? Как ты себе представляешь, что такое брак? Сплошь медовый месяц? Счастье — это добавочный дивиденд. Его провозишь контрабандой. Оно требует работы. Оно приходит и уходит. Чтобы его ухватить, надо быть к нему готовым. Где твой реализм? Кто не рискует, не бывает в выигрыше. Хватит праздновать труса! Живи, друг, живи!