Хербьерг Вассму - Книга Дины

Она расстегнула лиф и обнажила груди. Освобожденными пленницами они упали к нему в руки. Белоснежные, с темными кругами. Он наклонился и приник к ним губами.

Дина шарила пальцами по юбке. Ткань мягко шелестела. Господи, сколько тут этих складок! Наконец Дина осталась в одних панталонах.

Лео провел руками по ее бедрам и снова вздохнул. Найдя все, что искал, — горячую кожу под тончайшей индийской тканью. Он потерял голову. Но они продолжали стоять.

Дина высвободилась из его рук, потом, глядя ему в глаза, сняла с него жилетку. Развязала и сняла шейный платок. Рубашку.

Он стоял полузакрыв глаза, на лице у него было написано блаженство. Широкий кожаный пояс с медной пряжкой упал на пол. За ним — кожаные штаны. Дина повернула его к себе. Пальцы у нее были неторопливые и теплые. Наконец он предстал перед ней обнаженный.

Тогда она опустилась перед ним на колени и прижалась лицом и губами к его чреслам. Он был с ней.

Лео поднял Дину к себе на бедра. Она была большая и тяжелая. Его мышцы дрожали от напряжения. Сперва он лишь слабо покачивал бедрами. Осторожными, дарящими наслаждение движениями. Глухарь, затаившийся перед спариванием. Потом медленно проник в нее. Защитившись ею, как могучим щитом, от всего, что ему угрожало.

Она крепко обхватила его руками и ногами. И держала так, пока он не затих. Потом поднесла свою грудь к его губам и приникла к нему.

Он был поршнем, скользившим в недрах огромной машины.

И началась скачка. Дикая, неуемная.

Страсть!

Вдруг он опустил ее на пол и ждал, наблюдая за ней.

У него были твердые бедра. Прерывистое дыхание. И могучее копье. Теперь страсть звучала крещендо.

Дина откинула голову и упала в бесконечность, когда он обхватил ее бедра.

И она приняла его.

Они слились в одно трепещущее тело. Завязав тяжесть друг друга в гордиев узел перед черной печкой с красными языками пламени.

Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете. Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.

Книга Песни Песней Соломона, 2:15, 16

Когда Аннетте поднялась утром к Дине, чтобы затопить печку, дверь оказалась запертой. Она заглянула в комнату гостя и обнаружила, что его кровать нетронута. Она спустилась к Олине и остановилась в растерянности, спрятав руки под грубый фартук.

— Ну, чего стоишь? Истопила печь? — спросила Олине.

— В зале заперта дверь!

— Ну так затопи в комнате у гостя! И Андерс уже встал и ушел, тебе нет нужды…

— Но гостя нет в его комнате!

Олине повернулась и впилась глазами в служанку. Она лихорадочно соображала, что делать.

— Вот и хорошо, затопи там, пока в комнате никого нет. Или ты даже утром боишься привидений?

— Но…

— Какие еще «но»! — прошипела Олине и так двинула на плите кофейник, что из носика выплеснулась гуща.

— А как быть с печкой в зале?

— Как быть! Как быть! — передразнила ее Олине. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы печку растапливали через запертую дверь?

— Нет.

— То-то и оно! Вот и топи там, где открыто. И больше ни слова! — Олине приблизила свое лицо к лицу служанки и отчеканила:

— И никому ни слова про нетронутую постель! Поняла?

— Поняла…

Вениамин поджидал Дину во дворе:

— Мы поплывем с тобой куда-нибудь?

— Только не сегодня, Вениамин.

— Ты поплывешь с русским?

— Нет.

— А что ты будешь делать?

— Мы идем с русским. На охоту.

— Женщины не ходят на охоту.

— А я хожу!

— Можно и я пойду с вами?

— Нет.

— Почему?

— Не хочу, чтобы рядом бегал ребенок, когда я буду стрелять в медведя.

— Я не ребенок!

— А кто ты?

— Я Вениамин из Рейнснеса.

Дина улыбнулась и положила руку ему на затылок:

— Это правда. Я скоро научу тебя стрелять из ружья.

— Сегодня?

— Нет, не сегодня.

Он вдруг повернулся и убежал от нее к лодочным сараям.

Дина пошла в конюшню к Фоме и попросила дать ей ружье.

Он долго смотрел на нее, потом горько улыбнулся и молча кивнул. Достал рог для пороха. Сумку. Снял со стены ружье.

— Русский не сможет стрелять из этого ружья, он привык к пистолетам.

— Откуда ты знаешь, к какому оружию привык господин Лео?

— Знаю, что не к таким ружьям!

— А ты привык к такому ружью?

— Я-то его хорошо знаю. Бьет точно. Не промахнешься…

Дине стало не по себе.

— Может, нам и стрелять еще не придется, — равнодушно сказала она.

— Верно, охота иной раз бывает хороша и без стрельбы.

— Что ты имеешь в виду? — Она близко подошла к нему. Кроме них, в конюшне никого не было.