Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Бережно ведя Лидию Корнеевну под руку, я подумал о том, что, как бальзаковский Растиньяк, продвигаюсь к успеху с помощью женщины.

И действительно, в редакции журнала «Новый мир» я получил пухлую рукопись замминистра. Стихи с самой лучшей рекомендацией были переданы в отдел поэзии. Мало того, Лидия Корнеевна затащила меня в отдел прозы, договорилась о том, чтобы мне регулярно давали на рецензирование «самотёком» поступающие романы и повести, что гарантировало небольшой, но регулярный заработок. И я тотчас получил под расписку две тяжёлых папки с неведомыми произведениями.

Потом мы довольно долго сидели на бульварной скамейке. Именно тогда Лидия Корнеевна поведала мне о страшной судьбе своего мужа, учёного, расстрелянного до войны. Тогда же рассказала, как Корней Иванович зачем–то возил маленькую Лиду и её братика смотреть на сожжение покойников в крематории.

Как Светлов, она жила близко от меня – на улице Горького. Проводив её, я вернулся домой и первым делом развязал тесёмки обеих папок, начал с любопытством пролистывать то один, то другой фолиант. Не знаю, с чего мне пришло в голову, что вот сейчас я стану открывателем неведомого миру Толстого, или, на худой конец, Пришвина.

Это оказались так называемые «производственные» романы с зануднейшими описаниями интриг между секретарями обкомов, райкомов и начальниками цехов, с любовными историями секретарш, разборками на партийных собраниях. Подробно описывались технологические процессы в одном случае на автомобильном конвейере, в другом – на фабрике, производящей дрожжи. Все это мне предстояло добросовестно прочесть, проанализировать, подкрепить свои выводы выписанными цитатами…

Чем я и занялся в снятой для работы комнате. В перерывах правил корявую рукопись замминистра. Там рассказывалось об экономике, о том, как в каком–то приморском городе он посетил японский ресторан, где объедался живыми моллюсками, сдобренными солью и лимонным соком.

Обедать я ходил домой. Такая перемена образа жизни поначалу показалась любопытной. Странно было оглядывать родные стены, здороваться с соседями на кухне, разогревая картошку с котлетой.

Дней через десять я приволок отрецензированные романы в «Новый мир» и получил новые рукописи. Ещё через неделю закончил правку творения замминистра, о чём сообщил Чуковской.

Она попросила показать ей результат моей работы.

— Володя, это, конечно, галиматья. Но мы с вами литераторы. У нас своя честь. Вы отнеслись к задаче с досадой, лишь бы отделаться. Так? Читайте вслух абзац за абзацем. Будем исправлять вместе.

Много позже я осознал, что за месяц прошёл под руководством Лидии Корнеевны высшую школу редактуры.

Рукопись была благосклонно принята редакцией. Зато в отделе поэзии мне вернули стихи с размашистой пометкой вверху первой страницы: «Симонов против».

Впоследствии мне ещё предстояло столкнуться с этим литературным генералом.

Итак, я рецензировал рукописи, иногда ездил в командировки, время от времени позванивал в «Советский писатель». Книга моя всё никак не могла попасть в план…

Однажды утром Лидия Корнеевна позвонила с просьбой по возможности бросить все дела, придти к ней:

— Володя! Реабилитировали моего мужа. Должна явиться в двенадцать часов на Лубянку! Нет сил одной идти к палачам… Давайте пойдём вместе, обождёте меня…

Я думал, что ей предстоит войти в массивное здание КГБ на Лубянской площади. Но в повестке значился несколько другой адрес.

Мы подошли к стоящему в одном из прилегающих к площади переулков голубенькому особняку с крыльцом. Лидия Корнеевна взошла на него, как на эшафот.

— Жду. Никуда не уйду, – сказал я, глядя ей вслед.

Успел за открывшейся дверью увидеть фигуру часового.

… Никочка! Я стоял у крыльца, глядел на идущих мимо прохожих и думал о том, что если у меня когда–нибудь родится ребёнок, он родится в залитой кровью стране. Вспомнил, как один восторженный дурак с пафосом декламировал на поэтическом семинаре свои верноподданические вирши: «В моей ритмической стране от Заполярья до аулов покоя нет, покоя нет! Есть только смена караулов!»…

Лидия Корнеевна появилась, держа в руках какой–то завязанный в тряпицу предмет. Слепо сходила по ступенькам, чуть не упала. Я поддержал её.

— Нате это, – она протянула свёрток, дрожащими руками раскрыла сумочку, достала платок, начала вытирать слёзы. – Садисты. Зачем им было нужно вызывать меня, только, чтобы сообщить то, о чём я и так знала – о реабилитации, и вернуть единственное, что осталось от него…