Владимир Файнберг - Навстречу Нике

— Может быть, я не имею права этого говорить, но мне кажется…

— Вам кажется! – перебил Светлов. – Обождите минуточку.

Он вышел и вскоре вернулся с наклеенной на картон большой фотографией.

На ней я увидел плотную группу счастливо улыбающихся юношей в косоворотках, девушек в косынках – человек пятьдесят.

— Это я. Узнаёте? – он ткнул пальцем в изображение худенького парня. – Съезд комсомола Украины. Все они, кроме меня, расстреляны! Если бы я не надел маску клоуна, шута горохового, меня бы тоже давно съели черви.

— Миша! К телефону! – раздался женский голос.

— Посидите ещё минутку, – он скинул на спинку стула плащ и опять вышел.

Я всё глядел на фотографию… Потом подобрал упавший плащ.

— Знакомая редакторша из «Вечёрки» заказала стишок к Первому мая, – сказал Светлов, бессильно валясь на кровать. – Недавно вызывали к следователю по поводу реабилитации одного из расстрелянных. Спрашивает: «Был он троцкистом?» Отвечаю: «Нет». «Почему вы так уверены?» «Потому что сам был троцкистом!» Тот рассмеялся. А стихи для «Вечёрки» писать легко. Это, как клубок шпагата. Нужно только найти кончик – первую строчку, остальное само…

И Светлов уснул.

Вот, Ника, в каком месте мы с тобой обедали, вот о чём вспомнилось…

Вечером, когда вернулась Марина, я не без робости рассказал ей о растрате денег, о нашем скромном кутеже в окружении крокодилов и оленей.

— Молодец! – неожиданно сказала она. – Заплатим за квартиру на месяц позже. Я устроилась на работу.

Я стоял в лоджии, смотрел, как Марина уводит тебя в детский сад. В одной руке пакет со сменной одеждой, в другой – твоя ручка. На миг склонилась к тебе, что–то сказала.

Ты обернулась, нашла взглядом меня, крикнула:

— Папочка, не волнуйся!

Кто–нибудь скажет: «Подумаешь, трагедия! Ребенок пошёл в детский сад».

А я места себе не нахожу. Первое сентября, а уже прохладно, даже холодно. Климат изменился. Хорошо помню, до войны сентябри были жаркие, шёл первоклассником в рубашке с короткими рукавами, в коротких штанишках.

Минут через двадцать Марина вернулась. Не заходя в дом, крикнула снизу:

— Она совсем не плакала. Уходи в комнату, простудишься!

Села в свои тёмно–зелёные «жигули» и уехала на новое место службы.

Работа – плот, не дающий потонуть в бездонном потоке прошлого и настоящего, несущий в будущее. Книга постепенно близится к концу. Что со мной будет, когда поставлю последнюю точку?

Когда–то несколько моих знакомых киношников, отправившихся «дикарями» на Черное море, сколотили из досок плот, начертали на нём несмываемой краской «Владимир Файнберг» и пустились в путь по волнам. Можешь посмотреть. Лестная для меня фотография где–то хранится в нашем архиве.

Произошло это после того, как я несколько зим подряд прожил на Чёрном море. Натолкнула меня на мысль уезжать с ноября по апрель из Москвы критик Лидия Корнеевна Чуковская.

Когда после вечера в ресторане Союза писателей я исполнил своё обещание и появился у неё дома, эта подслеповатая, немолодая женщина сразу достала из шкафчика стопку моих стихотворений, где почти на каждом было написано: «Прелесть!» Я попытался понять, каким образом они к ней попали. Но до сих пор это осталось для меня тайной. Она была великий конспиратор.

Сердечно угощая ужином, расспрашивала, как я живу. Понимающе кивала, узнав, что пишу по ночам на коммунальной кухне, что с приходом зимы порой неделями не выхожу из дома, а когда выхожу – часто падаю. Рассказал и о том, что отредактированная Светловым книга стихов невесть когда будет опубликована.

— Чем занимаются ваши родители? Что они делают?

Со стен смотрели фотографии её отца – Корнея Ивановича Чуковского, Пастернака… Висел застеклённый рисунок Амедео Модильяни, изображающий лежащую на диване Анну Ахматову.

Не будучи избалован вниманием к себе, я отвечал на все вопросы, и в какой–то момент осознал, насколько жалка моя жизнь.

На прощанье Чуковская подарила свою фотографию с надписью на обороте: «Дорогому Володе с просьбой не огорчаться!»

Не прошло и нескольких дней, как она позвонила, обратилась с просьбой – не могу ли я зайти за ней, вывести на часок–другой погулять на Страстном бульваре, ибо из–за глаз она боится одна переходить дорогу.

Я, конечно, пришёл.

— Отобрала несколько ваших стихотворений, – деловито сказала Лидия Корнеевна. – Для начала зайдём в «Новый мир», отдадим в отдел поэзии. Это рядом с бульваром. Кроме того, они просят меня отредактировать, литературно обработать какой–то документальный труд, созданный неким замминистра торговли, съездившего в Японию. Честно говоря, нет ни времени, ни желания. Это сделаете вы. Получите достаточный гонорар, чтобы снять себе комнату для работы. Комната уже ждёт вас в одном из корпусов здесь же, в моём дворе. Вот деньги для уплаты хозяйке. Берите–берите! Получите гонорар – вернёте мне долг.