Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Мария Степановна с благодарностью отнеслась к моему намерению немедленно отправиться в магазин за продуктами, а также к желанию, когда утихнет шторм, приступить к ежедневной ловле рыбы. Снасти я привёз всё в той же, подаренной мамой сумке.

Жила Мария Степановна очень бедно. Правда, время от времени получала денежные переводы, посылочки из Москвы и Ленинграда от таких же бедствующих старых интеллигентов, помнивших гостеприимного Макса Волошина, Цветаеву…

Я был рад, что могу помочь ей, регулярно покупая продукты, принося по утрам на кухню кукан с пойманными закидушкой бычками. Сам жарил их с картошкой. И эта пища никогда не приедалась.

Остальное время, надев свитер и накинув на плечи пальто, работал на продуваемой всеми ветрами террасе.

Мария Степановна не допускала меня ни в мастерскую Волошина, ни в его кабинет с библиотекой. Непреклонная старушка заявила, что не отопрёт передо мною заветных дверей, пока я не одолею Ветхий и Новый Завет.

Царствие ей небесное!

О том, как я прожил в Доме поэта с ноября по апрель, более или менее подробно рассказано в книге «Все детали этого путешествия». Здесь же ты можешь увидеть своего будущего папу Володю, одиноко блуждающего среди моря и гор.

В Крыму зимой часто выдаётся сухая, солнечная погода. Избавленный от московского гололёда, от боязни упасть, я порой перекидывал через плечо ремень рыболовной сумки, в которой находился ломоть хлеба, фляга с пресной водой, закидушка, блокнот с авторучкой, и уходил на весь день странствовать по морскому берегу в сторону гор. Со временем меня стал сопровождать пёс Шарик.

Частенько подбирал среди мокрой гальки пляжей фантастической красоты полудрагоценные камни – сердолики, халцедоны… Однажды попался старинный компас с разбитым стеклом.

Пользуясь тем, что, кроме Шарика, меня никто не видит, неуклюже вскарабкивался на отроги Карадага. Переводил дыхание где–нибудь на склоне и, не без риска свернуть себе шею, спускался к одной из укромных бухточек.

Мария Степановна при всей своей бедности подкармливала бродячих собак. С Шариком я особенно подружился, холодными ночами, когда Коктебель сёк ледяной дождь со снегом, тайно от хозяйки впускал ночевать в свою комнату. Шарик тотчас прятался под раскладушку, благодарно лизал мою свисшую во время сна руку.

Вместе с ним сиживал я в бухточке у костерка, где запекалась в углях пойманная мною рыбёшка.

Даже в штиль море звучало. Казалось, звучат и горы. Иногда с отвесного склона скатывался камешек. Будто кто–то невидимый прошёл там, наверху.

Ощущение чьего–то присутствия все время возвращало к только что прочитанным страницам Библии. Я вспоминал о том, как Бог говорил в тишине с Моисеем, с пророками…

Шарик смотрел на меня сквозь колеблющееся пламя костра. Я подбрасывал ему запечённых до хруста бычков и ставридок, корочки хлеба.

Зимой темнеет рано. Пора было возвращаться. Обратно мы шли по предгорьям. Шарик бежал впереди, оглядывался, поджидая меня, вилял закрученным вверх хвостиком.

В разбросанных по склонам домиках зажигались первые огоньки, пахло кизячным дымом.

Когда я подходил к Дому поэта, над ним уже трепетала первая звезда.

Марина, возвращаясь с работы, забрала тебя из детского сада. И вот мы снова все вместе. Сидим вечером вокруг кухонного стола, ждём, когда сварятся на ужин столь полюбившиеся тебе макароны.

— Хочешь, Ника–Вероника, вместо обычной сказочки расскажу тебе и маме правдивую историю о моем друге – собаке Шарике?

— Правдивую, значит, всё было вправду?

— Конечно. Когда–то всю зиму жил в Крыму в одном знаменитом доме у самого берега моря. Теперь там музей. Подружился с бродячим псом Шариком. Он был чёрный с белой грудкой. Всегда сидел сзади меня на берегу, пока я ловил рыбу, сопровождал в странствиях. Мы привыкли друг к другу.

Я должен был возвращаться в мае домой, в Москву. До этого времени у меня ещё оставалась толика денег. Хотелось закончить поэму «Якоря», несколько рассказов, увидеть крымскую весну.

— А Шарик?

— Потерпи. Однажды, в конце марта, позвонив с почты домой, я узнал, что моя мама Белла сломала руку в запястье, находится на больничном.

— Что это такое? Она в больнице?

— Долго объяснять. В общем, не ходит на работу, лечится дома. Не без труда удалось уговорить её приехать поездом в Симферополь, откуда мы решили добраться до приморской Алушты. Там санатории, можно делать специальные ванночки для рук, массаж… Так оно потом все и получилось. Мы прожили с мамой счастливый месяц, кость срослась, рука её выздоровела. А я с тех пор понял, хотя она и вида не показывала, что принёс ей много горя, много беспокойства. С тех пор до самой её смерти оберегал, как мог.