Владимир Файнберг - Навстречу Нике

В этот момент откуда–то из кубрика на палубу поднялся заспанный человек. Пошатываясь, он подошёл к низкому борту судна, с непосредственностью пьяного расстегнул ширинку и начал писать.

Вдруг, как подрубленный, рухнул в воду – мёртвый!

Сильный разряд электричества ударил снизу вверх по его струйке…

Потом уже было не до торжественного ужина. В тот же вечер я в своих мокрых брюках был вместе с трупом доставлен на спасательном катере к берегу.

Куда ни заносила меня судьба, всюду видел я примеры чудовищного разгильдяйства, глупости.

Есть такой журнальчик – «Театральная жизнь». Как–то в декабре месяце я был направлен редакцией за Полярный круг в город Ухту с заданием описать открытие там театра оперетты…

Круглосуточная ночь, подсвеченная цепочками редких фонарей, жестокий мороз, кутерьма сшибающей с ног метели, такой плотной, что добираться куда–либо приходилось, держась за протянутые вдоль улиц канаты. Чтобы не сгинуть.

Именно там я отморозил левое ухо, подавшись в этот вояж, несмотря на уговоры мамы, не в шапке–ушанке, а в кепке.

Оказалось, театр не отапливался. Зрители – коми–мужики, как они сами себя называли, задубелые шахтёры и лесорубы, сидели в стёганых бушлатах, ватных штанах, заправленных в валенки. С нетерпением ждали, когда отгремит увертюра, поднимется занавес с изображёнными на нем пальмами.

Театр открывался премьерой спектакля про остров Свободы – Кубу, где под руководством Фиделя Кастро победила революция.

И вот поднялся занавес. На ярко освещённой сцене возникли всё те же пальмы, на заднике было нарисовано море, к сцене через проход в партере гуськом побежали «кубинки». Одетые в трико телесного цвета, они казались совсем голыми. Было видно, что девицы дрожат от лютого холода. По дороге простодушные коми–мужики щипали их за разные места. Очевидно, для согрева. Те взвизгивали.

Во втором действии на сцену был выведен настоящий трактор, явно знаменующий победу социализма. У трактора работал двигатель! А вокруг с танцами и песнями роились «кубинские» поселянки. Пар шёл изо ртов.

… Вот мы и подъезжаем к Барлетте. Настоящие пальмы виднеются в сумерках на привокзальных улицах городка. А вон по перрону быстро шагает высокий седой человек.

Донато радостно встречает нас у ступенек вагона. Прихватив самую тяжёлую сумку, выводит из здания вокзала на круглую маленькую площадь, тепло освещённую разноцветными огоньками. Усаживает в автомобиль.

Как бы хотелось, чтобы ты и без меня запомнила этот итальянский июль! К счастью, не знойный, добрый, с лёгкими ветерками, колышащими вершины высоких пальм, их сквозные тени на тротуарах, по которым мы проходили.

Помнишь задумчивую девочку Дебору, чуть не втрое старше тебя, прикипевшую к тебе сердцем, норовившую взять тебя за руку, руководить тобой, оберегать? Помнишь Марию–Кармен, твою ровесницу? Как вы вместе строили башню из разноцветного конструктора на полу огромной веранды в их доме? Как она не любила фотографироваться, отворачивалась. Помнишь брызжущую энергией, всегда весёлую, её толстую маму Росарию, её отца Джованни? Они полюбили тебя, наперебой угощали.

То же самоё происходило в семьях наших давних друзей – медика Рафаэля, крестьянина Паскуале, полицейского Леонардо. Нас закармливали обедами, ужинами, дарили подарки.

А помнишь Пеппино с Амалией? В то время у них жили две украинские девочки из Чернобыля, насколько я понял – детдомовки.

Не зная русского языка, жители Барлетты не могли прочесть мою повесть «Итальянская записная книжка», не видели, что являются её персонажами.

Я уже не говорю о самом доне Донато, предоставившем нам две роскошные гостевые комнаты в здании костёла, о нашем добром гении – Лючии, старосте этого, кажется, всегда пронизанного солнцем грандиозного храма. Поначалу ты почему–то дичилась, когда эта лучезарная немолодая женщина нагибалась к тебе, гладила по головке, говорила: «Чао, Бероника!»

А море?!

Донато на следующее утро после нашего приезда вручил Марине ключи от своего старого белого «фиата». На рассвете мы проезжали мимо цветущих олеандров и бугенвилей к всегда пустынному в эти часы пляжу, возле которого шумел фонтан. Струи воды ниспадали в широкую мраморную чашу, где Марина однажды заметила плавающую рыбину, а на бортике всегда грелась в лучах восходящего солнца одинокая черепаха.

Рядом росли пальмы. В их толстых чешуйчатых стволах таились неуловимые ящерки.