Владимир Файнберг - Навстречу Нике

— Смотри, берем вот эту леечку для цветов и будем поливать Нику. Чтобы быстрее выросла. Вот так. Вода тёпленькая, не горячая.

— Папа! Не хочу мыть голову!

— Всё! Вот только смоем шампунь. Помогай мне руками, смывай пену! Теперь возьми лейку, сама делай себе дождик. Чего вопила? Тебе не стыдно?

— Стыдно.

Стоя, льёшь на себя воду из лейки. Какая ты стройненькая! Словно фигурка танцовщицы на античной вазе.

— Мамочка! А мы помылись! – кричишь ты, когда я, наконец, отворяю дверь душной ванной. – Возьми меня!

Для тебя само собой разумеется, что я не должен, не могу нести свою доченьку по скользкому от брызг кафельному полу.

Марина окутывает тебя большим махровым полотенцем, переносит в спальню.

Это, может быть, для постороннего не очень важные подробности жизни семейного гнезда, на деле же – фундамент, основа бытия. Несчастен тот, кому не дано вдохнуть запах свежевымытой головки ребёнка, молочный запах тельца…

— Представляешь, только что звонил агент! Подобрал «жигули» – шестёрку, кажется, в хорошем состоянии. Завтра еду с ним к хозяину оформлять документы, расплачиваться. Видишь, какой подарок сделала для меня мама! Сяду за руль. И «запорожец» останется при тебе. Рад? – Марина расчёсывает твои длинные, до лопаток, каштановые волосы.

— Когда ты всё это успела? Ведь вы с Никой только вернулись.

…«Хрычизм» – так про себя я называю желание поворчать.

Ещё до отъезда в Киев наспех связалась с каким–то агентом, не посоветовавшись со мной, с нашими друзьями. Подсунут замаскированную развалюху…

Однако знай: всё, что ни делает твоя мама, что на первый взгляд кажется поспешным, даже необязательным, в конечном итоге оказывается своевременным, абсолютно правильным. Мистика какая–то!

Не говоря уже о том, что она родила тебя. И тем продлила жизнь мне.

Послезавтра, в субботу, улетаем в Италию.

Заранее слышу, как дон Донато скажет: «Вас любит Бог.» А кого он не любит?

…Он, согласно Своему непостижимому замыслу, сохранил меня и моё поколение – людей, родившихся в тридцатых годах двадцатого века. Из–за того, что мы были детьми, нам удалось ускользнуть от сталинской бойни, террора. По молодости мы не попали в кровавую мясорубку, длившейся целых четыре года войны с Германией. Как раз к тому времени, когда мы достигли зрелости, Господь преподнёс нам бесценный дар.

Умер Сталин. Как многие дураки, я пытался выдавить из себя слёзы. Не смог.

Случилось то, что и должно было случиться, но чего никто не ждал, загипнотизированный дьявольской силой.

Время словно споткнулось.

Я четвёртый год учился в Литературном институте. После практики в «Сталинградской правде», привезённой положительной характеристики больше ко мне никто не привязывался. Все было «тип–топ», как говаривал руководитель семинара.

Правда, каждый месяц угнетала, просто преследовала, секретарь комсомольской организации – молодая, с красивым волевым лицом. «Файнберг! – кричала она, почему–то всегда перегнувшись через перила лестницы, когда я спускался в раздевалку. – Вы, наконец, заплатите членские взносы?!»

С таким же фанатизмом, часто рискуя жизнью, она впоследствии подпольно распространяла христианскую литературу, запутывая слежку, иногда забегала ко мне сжигать какие–то бумажки с адресами и телефонами. В конце концов, была арестована, засажена на время следствия в Лефортовскую тюрьму, приговорена к ссылке.

В институтские времена я побаивался её, но взносов не платил. Не из–за скупости, конечно. Я узнал, что таким способом можно «механически выбыть» из комсомола, превратившегося в нудную бюрократическую организацию, в пустое дело. Что мне и удалось.

Поспешно уехав из Сталинграда, из–за чьей–то оплошности не настигнутый карающей рукой чекистов, в Москве я узнал: мой приятель А. М. арестован и уже осуждён на три года. А я ведь хотел рассказать ему обо всём, что со мной произошло, излечить от чёрной зависти.

Его мать, утирая слезы и одновременно угощая меня изготовленной по–одесски гречневой кашей со шкварками, поведала о безобразной на самом деле истории. Как–то летним днём он ехал в троллейбусе с открытыми окнами. Курил. Сидевший рядом пожилой человек с орденскими планками на пиджаке сделал ему замечание. А. М. продолжал безмятежно дымить. Тогда старик ударил его по лицу так, что сигарета раскалённым концом вонзилась в губу… Слепой от ярости А. М. развернулся, изо всех сил двинул обидчика по скуле.