Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Бывший солдат морской пехоты тоже был здесь. Явился из сочувствия к нам, горемыкам, делал мрачные прогнозы: «Братва, по первому разу никому даже «трояка» не поставит, не надейтесь. Тем, кого не отчислят, придётся сдавать осенью».

— Входите же, трусы! – глухо раздался из аудитории голос Реформатского. – Я жду.

Вот тут я впервые взмолился Богу, попросил: «Боже, если ты есть, пожалуйста, спаси меня!» И вошёл в аудиторию первым.

Профессор почему–то сидел за последним столиком у окна, за которым буйствовала под ветром зелень деревьев.

— Садись, садись рядом, голубчик, – подозрительно любезно пригласил профессор. На столе перед ним не было экзаменационных билетов, лежала газета «Правда». – Отвечай честно, учебник читал?

— Читал.

— Что понял? Что запомнил?

— Юс большой и юс малый…

— И всё?!

— Всё.

— Гони зачётную книжку!

Выкладывая перед ним зачётку, я понял, что он влепит двойку. И увидел, что он пишет в ней «отлично»!

— Сегодняшнюю «Правду» читал?

— Нет.

Он живо развернул газету, сунул мне под нос. Сверху газетной полосы большими буквами было напечатано: И. Сталин «Марксизм и вопросы языкознания».

— Конец пришел этому Мару и всем его ученикам! Ощущаешь?

— Ощущаю…

— Погоди! – Реформатский шустро опустил руку куда–то в угол, достал початую бутылку водки, гранёный стакан. – Выпей за то, что я дожил до этого дня!

Я принял до краёв наполненный стакан, зажмурил глаза, опорожнил.

Никакой закуски у профессора не было.

Вышел из аудитории, сказал накинувшейся на меня братии:

— Идите скорей. Бред собачий. Я получил «отлично».

Уже некоторое время слышу твой доносящийся из будущего вопрос:

— Папа! Неужели в свои девятнадцать–двадцать лет ты ни разу не влюблялся после смешной истории с той женщиной, перед которой ты покатился по лестнице?

Вот это вопрос… Видишь ли, вообще говоря, не принято рассказывать девочкам, особенно родной дочери, о приключениях такого рода. С другой стороны, часто забываю о том, что эту книгу будет читать взрослый человек.

И влюблялся, и целовался поздними вечерами в тёмном подъезде.

Но вот что я тебе скажу: юность моя выдалась трудной, одинокой, однако, во многом благодаря поэзии, я поставил себе очень высокую планку – не изменять своей будущей жене, своей настоящей любви, будущему ребёнку.

Кто–нибудь не поверит, сочтёт безумцем. Не знаю, согласишься ли ты с подобным максимализмом.

Срываясь, падая, я всё–таки пришёл к встрече с Мариной, с тобой. Задолго до крещения меня всегда поддерживало воспоминание о Том, Кто однажды солнечным утром оказался в моей комнате, о Его скорбном, вопросительном взгляде.

…Ты вернулась с мамой из Киева. И сразу начались сборы к дону Донато в Италию. Визы получены, билеты заказаны. Марина договорилась с одной славной женщиной, между прочим, католической монахиней, профессиональной маляршей, что за время нашего отсутствия она и её подруга отремонтируют квартиру.

Так что деньги бабушки Ляли оказались очень кстати. А я ведь опять ничего не зарабатываю. В мае распустил свою группу. Правда, и няне теперь не нужно платить. Сейчас ты едешь на Адриатическое море, в сентябре пойдёшь в младшую группу детсада, к счастью, расположенного в соседнем дворе.

Пока нет снега, смогу провожать тебя туда, забирать.

Открытая, лучезарная девочка, ты можешь впервые столкнуться там со злобой, хитростью – всем тем, что неизбежно несёт в себе так называемый социум. Заранее знаю: не выдержав неизвестности, порой среди дня буду чапать к детскому саду, прижиматься к ограждающей его решётке, высматривая тебя среди бегающей детворы…

Однако пора возвращаться в далёкое прошлое. Нужно спешить. Вряд ли удастся планомерно работать в Италии.

…До этого он сам никогда мне не звонил. А тут поздно вечером в пятницу вечно недовольная соседка постучала в дверь: «Володю к телефону!»

В трубке раздался голос руководителя поэтического семинара:

— Привет! В институте начинает шуровать комиссия из идеологического отдела ЦК. По отсеву. Ты – один из кандидатов.

— Почему?! Я же сдал языкознание!

— Не в этом дело. Завтра к десяти утра, нет, к одиннадцати вали ко мне домой, всё обсудим. Не журись! Только не опаздывай, в двенадцать уезжаю на дачу.

…Согласно своей манере, он опять гонял по квартире футбольный мяч. Я покорно шествовал вслед, слушал.

— Попал в институт сразу после школы, написал в анкете, что поэт, нет справки с постоянного места работы – всё та же песня… На неделе должны вызвать в комиссию. Чем будешь оправдываться? Видишь, нечем. Поэтому в понедельник с утра пораньше чеши к секретарше Верочке. У неё должны быть готовы для тебя документы. Поедешь на летнюю практику в «Сталинградскую правду», в мой родной город. Будешь получать зарплату литсотрудника, печататься. Сваливай отсюда как можно раньше!