Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Логично. Тем более, купить нормальную, пусть и не новую автомашину нам не под силу. Но я, старый осёл, упираюсь. Рискуя твоей жизнью, всё–таки тяну, не желаю лишаться остатков самостоятельности. Дон Донато, когда был в Москве, глядя на то, как я веду «запорожец», только сокрушённо покачал головой. Он никогда не читает мораль, не насилует свободу другого человека. И в этом поразительно схож с твоей бабушкой Беллой.

Она, конечно же, не понимала, как он, той фундаментальной и до конца не постижимой истины, что всё происходит по воле Божьей, но, неся крест постоянного беспокойства, покорно отпускала меня, инвалида, в любые странствия, командировки.

А ещё раньше, когда я был старшеклассником, преодолев мрачное сопротивление папы Лёвы, дала мне деньги на приобретение трёхколенного складного удилища из бамбука, лесок, крючков, грузилец и поплавков. Где–то в комиссионном магазине выискала и подарила мне специальную заграничную сумку для рыболова с множеством отделений и карманчиков, очень удобную. Прорванная, потёртая, она вместе с остатками снастей, по–моему, до сих пор покоится где–то в кладовке.

Ещё во время большой зимы моей юности, будучи учеником восьмого или девятого класса, я как–то весной открыл, что кроме мира философских книг в «мраморных» переплётах и городской обыденщины вокруг Москвы существует мир рек, озёр, прудов, отражающих небесную голубизну, зелень рощ и дубрав. И обзавёлся картой Подмосковья.

С тех пор каждую весну, едва дождавшись марта, когда в лесах только проседал снег, а на прудах и озёрах держался лёд, я с рыболовной сумкой через плечо, зачехлённой удочкой в левой руке и с палкой в правой с утра пораньше пускался в путь.

Крикливые электрички довозили меня до подмосковных станций, откуда на автобусе или пешком я добирался до берега мутной от снеготая речки Рожайки, где тогда водились пескари, или до реки Пахры.

На берегу я выбирал место посуше с каким–нибудь бревном или камнем, садился, наживлял на крючок червя или мотыля, закидывал удочку.

И оба мира – философии, поэзии и будничной вроде бы жизни волшебно соединялись… Не спуская глаз с поплавка, я одновременно видел движение встающего солнца, пролёт слишком рано очнувшейся бабочки, слышал стеклянный перезвон речных струй, отдалённый крик петухов. Казалось, слышал, как пробивается из мокрой земли первая травка.

Сколько я ни скитался по берегам рек, по понтонным мостам, заброшенным причалам, я почему–то всегда оказывался один на всю округу. Как жаль, что тебя в ту пору не было со мной, что ты не видела этой затаённой красоты.

Десяток–другой пескариков, уклеек, один–два подлещика – вот и всё, что я поначалу привозил домой. В поджаренном виде весь мой улов свободно помещался на обыкновенной тарелке.

Я сам чистил и жарил рыбу. Угощал родителей. Мама Белла от удовольствия жмурила карие, горячие глаза, похрустывая пережаренным пескариком величиной с мизинец. Отец недоверчиво приглядывался, принюхивался и начинал поедать рыбёшек одну за другой, как семечки, пока его не останавливала мама: «Оставь хоть одну Володе!»

Так что к тому времени, когда я на весенние каникулы сбежал в Одессу, злополучный глось был не первой моей добычей.

С наступлением летних месяцев страсть к рыбалке усиливалась. Не понимаю, почему у девочек не принято ловить рыбу. Я бы снарядил тебе удочку, насаживал червяков. Ты могла бы изнутри войти в мир природы, стать активной частью её самой, подсмотреть и подслушать её сокровенную жизнь.

Неоднократно я уговаривал отправиться со мной на рыбалку отца. Он всегда отказывался наотрез. «Кроме селёдки с картошкой и газеты «Правда» мне ничего не нужно», – заявлял папа Лёва.

Зато мама сама однажды вызвалась поехать со мной. К тому времени я вступил в достославное общество «Рыболов–спортсмен», обрёл право пользоваться лодкой, ночевать в хлипких домиках рыболовных баз.

Ранним воскресным утром мы отправились электричкой с Ленинградского вокзала до Солнечногорска, затем доехали автобусом до Истринского водохранилища.

Разгорался чудесный летний день. Так и вижу маму, сидящую на корме лодки с удочкой в руках.

Она, конечно, прозевала несколько поклёвок. А мне повезло. Я случайно опустил якорь там, где жировала стая окуней, и поймал одного за другим десятка полтора серебристых с красным опереньем довольно крупных рыб.

Мама с какой–то мучительной любовью смотрела на меня. Отложив свою удочку, периодически доставала из хозяйственной сумки заготовленную дома провизию, протягивала то бутерброд, то яблоко, то наливала в бумажный стаканчик горячий чай из термоса.