Владимир Файнберг - Навстречу Нике

Зато каждое утро, стараясь опередить отца, выбегал к нашему почтовому ящику, укреплённому рядом с одиннадцатью других у входной двери в коммуналку, дрожащими руками вытаскивал очередной номер газеты, просматривал. Хотя мне русским языком было сказано, что фельетон опубликуют в субботу, я боялся, что он появится раньше, попадёт на глаза отца. Это было бы для него страшным ударом.

Сам я, конечно же, ничего не понимал в промыслительности всей этой истории, сбивающей меня с пути–дороги обычного советского литератора. Но ощущение чьего–то стороннего интереса к тому, что со мной происходит или должно произойти, определённо существовало. Не было страха. «Маяковский, Уитмен не кончали никаких Литературных институтов», – утешал я себя.

Ранним утром в субботу подкараулил почтальона на лестничной клетке, буквально вырвал у него из рук свежий номер «Правды». Тут же быстро рассмотрел его один раз, другой, третий.

Фельетона там не было!

И всё–таки в воскресенье и в понедельник я продолжал бдительно нести свою вахту, караулить газету.

Утром в понедельник я пошёл на лекции, терзаемый неразгаданной тайной. Когда я проходил мимо памятника Тимирязеву, в мозгу словно раздался голос:

— Твой однокурсник – провокатор. Никакого фельетона никто о тебе не писал! Всё это он выдумал с определённой целью: запугать, а затем завербовать в агенты НКВД, сделать стукачом.

Голос был так явственно слышен, что я оглянулся. Он, безусловно, принадлежал арестованному и пропавшему то ли в тюрьме, то ли в лагерях поэту–лейтенанту…

Нужно сказать, переживание было очень сильным. «Показалось», – я пытался вернуть себя к реальности, на ходу продолжал озираться. Кроме того, поразила правдоподобность такого вероломства, такой подлости.

…В первый же перерыв между лекциями тот самый однокурсник увёл меня в конец коридора и там, сияя, рассказал, что в конце недели ему удалось не только рассыпать набор, но и уничтожить саму рукопись фельетона. Никто не хватился!

Во всём этом была уже какая–то запредельность, фантасмагория.

— А как же автор фельетона? Он–то хватится. Он ведь жаждет гонорара.

Мой собеседник отрицательно покачал головой:

— Раз материал не пошёл, значит, никогда не пойдёт.

Я поблагодарил его довольно сухо, ожидая, что меня начнут вербовать в стукачи. Выходило, по их чекистской логике, я должен был из благодарности согласиться.

Фантасмагория продолжалась. Мало того, что меня никто не стал вербовать. Мой однокурсник и с ч е з. Больше я его нигде никогда не видел. Как утонувшего Корейшу. Поговаривали, что он внезапно получил возможность устроиться редактором какой–то газетки во Владивостоке.

В жизни, в моей, по крайней мере, случаются истории, не поддающиеся расшифровке.

То ли потому, что какой–то журналист всё–таки приходил, копался в моём личном деле, то ли потому, что своими разговорами с секретаршей я сам навлёк на себя неприятности, но меня заставили задним числом сдавать вступительные экзамены. Специально приглашали по каждому предмету специалистов.

К своему удивлению, все экзамены я легко сдал. Не нужно было знать никакой математики, физики и химии.

Затем меня моментально перевели с очного отделения на заочное. Чтобы я – недавний школьник – «изучал жизнь». Заодно таким образом лишив стипендии… Зато при условии предоставления справки с места работы я получил разрешение приходить на лекции, продолжать заниматься в творческом семинаре.

Могли бы просто вышибить, если бы снисходительно не благоволил руководитель поэтического семинара, тот самый председатель приёмной комиссии, которому мама с секретаршей передавали тетрадочку со стихами.

— Это всё ты, ты! При твоём попущении! – кричал на маму, узнав обо всём, отец. – Мало того, что его стихи не печатают, он теперь не будет получать даже стипендию! Всю жизнь будет нищим!

Справедливости ради могу сказать, доченька, что мой папа, а твой дедушка Лёва в общем оказался прав. И слава Богу!

Итак, если раньше во всех пяти школах, где мне пришлось учиться, надо мной как тёмная, давящая туча постоянно висели так называемые «точные» науки, которые, не имея к этому способностей, я должен был зачем–то изучать, то теперь отсутствие маленькой бумажки – справки с места работы давило не меньше.

— Файнберг, опять не принесли справку?! На заочном учатся лишь те, кто работает! – отношение секретарши ко мне изменилось. – Если через две недели не будет справки, вас отчислят.