Владимир Файнберг - Приключения первого бессмертного человека на Земле

Что касается того, что я похож на заключённого, то так ведь оно и было.

Проводив её, мы тут же, у вокзала взяли такси и поехали навестить Микеле. Отец сидел рядом со мной на заднем сидении и время от времени оглядывался. Ему казалось, что нас преследует какая‑то автомашина. И вправду, чёрный «джип» довольно назойливо следовал за нами, пока мы не доехали почти до самой калитки в бетонной ограде. Потом набрал скорость и исчез.

— Люди Джангозина, — сказал отец и, расплачиваясь с водителем такси, спросил у него по–итальянски, — Случайно не знаешь, что это за машина? Видел её раньше в городе?

Тот пожал плечами, ответил:

— За рулём сидел негр.

Когда шли через сад к дому, отец приостановился, произнёс:

— Нас могут украсть. Придётся каким‑то образом добывать оружие.

— Папа! По–моему ты стал совсем мнителен. Неужели мы способны убить человека?

Но он продолжал твердить:

— Пока мы тут прохлаждаемся, они могут подогнать пожарную машину с лестницей, преодолеть ограду и ворваться в лабораторию. Нельзя покидать кастелло ни на час.

— Вот ещё! Целый детектив. Зачем этому Джангозину следить за нами, если он знает, где ты работал в Неаполе, наверняка знает, где мы теперь живём. У входа в подземелье стоит пушка. Давай выкатим её на вершину башни и будем всех пугать… Правда, не волнуйся. Никому мы не нужны. Всё это ты придумал.

…Микеле ждал нас одетый в спортивный костюм, лёжа на диване. Он был ещё слаб после операции. В Париже ему пересадили печень. Печень другого человека, умершего.

Не знаю, почему, я испуганно поглядывал на его живот, словно оттуда мог выглянуть кто‑то незнакомый…

Отец же забыл о своих страхах, обрадовался.

— За пересадкой органов огромное будущее. Уже сейчас можно выращивать их из стволовых клеток. Теоретически всё может быть взаимозаменяемым!

За обедом, поданным Беллиной, он продолжал развивать эти мысли. Говорил об успехах генетики, трансплантации, уверял, что я‑то по крайней мере стану свидетелем того, как людям, попавшим в катастрофу, будут приживлять другие ноги, руки. Не только внутренние органы.

Хотя он говорил по–итальянски, я почти всё понимал и думал о том, что, если так пойдут дела, то, чего доброго, научатся вкладывать в черепушки чужие мозги. И спросил у Микеле, чувствует ли он у себя внутри, что печень чужая, не своя?

— Не знаю, — с удивлением произнёс он. Привстал. Подсел к столу. —Если бы, как ты говоришь, так пошли дела сорок лет назад, моей Беллине не пришлось бы всю жизнь мучиться на протезе. Я был бедным пареньком, сельскохозяйственным рабочим, а она девушкой из соседнего городка в двадцати километрах отсюда. Мы познакомились на сезонной уборке винограда у одного крупного землевладельца. Чтобы поехать в этот городок и предстать перед её родственниками в качестве жениха, мне пришлось взять напрокат костюм и галстук. Так получилось, что, когда она бежала через пути встречать меня на железнодорожной станции, попала под локомотив… Больница. Ампутация ноги. Никто не верил, что я теперь женюсь. Это меня разозлило. Договорился со священником, и он обвенчал нас прямо в больничной палате. Беллина, принеси альбом!

И действительно, на одной из фотографий старинного альбома мы с отцом увидели молоденькую Беллину в фате. Она полусидела на кровати, а Микеле склонился над ней. В костюме и галстуке.

— Он тогда только начинал рисовать, — сказла Беллина. —На это обратил внимание тот самый владелец виноградника, дал денег, чтобы Микеле мог брать уроки у здешнего художника. Господь нас любит.

…Дома всё оказалось, конечно, в порядке. Никто замки в воротах не взламывал, через ограду не перелезал. В лаборатории колбы, штативы с пробирками, электронный микроскоп, бумаги отца – всё было на своих местах.

Перед тем, как проститься с нами, Беллина вручила мне ножницы, завела в виноградник, и я нарезал с десяток тяжёлых золотисто–зелёных гроздей. Теперь, у нас на кухне, я вымыл их под струёй воды, переложил в стеклянную вазу и позвал отца.

Но он уже сидел за компьютером. Как сидел каждый вечер, следя за новостями в научном мире.

А я переложил несколько гроздей на тарелку и отправился с ней к себе в комнату. Проходя мимо ниши, задержался у «рыцаря». Почему‑то так одиноко стало… Вспомнились слова Беллины «Господь нас любит». А меня? Кажется, всё у меня есть, о чём могут только мечтать люди, а на самом деле ничего. Кроме бессмертия.

«В твоём положении, дружок, очень опасно стать меланхоликом и циником, — сказала на прощание Ольга Николаевна. —Буду молиться, чтобы ты перестал думать только о себе.»