Владимир Файнберг - Здесь и теперь

— Пионерский зажим, — сказал тот.

— Что?!

— Нашли пионерский зажим для галстука, кусок битой тарелки. Культурный слой тридцатых годов. — Нодар открыл кран умывальника, подставил стакан под струю и вынул таблетки. — Может, пока займёмся медициной?

— Нет, — сказал я. — Сколько метров отрыли?

— Каких метров? Дай бог пятьдесят сантиметров. — Он принял таблетку, снова вышел.

В три часа дня я не выдержал, пришёл к раскопу. Двое школьников стояли в нём по пояс, — долбили ломами. Двое других сидели, устало привалясь спинами к высокой куче земли, загорали.

Проходя мимо них навстречу Нодару, который прогуливался поодаль, я услышал, как один из парней что‑то отрывисто сказал по–грузински, остальные загоготали.

— Ну что? — спросил я Нодара. — Плохо?

— Понимаете, культурный слой кончился, упёрлись в скальный грунт.

— Тогда засыпайте!

— Почему?

— Если скала — чего там дальше искать?

— Может, посмотрите ещё раз?

Мы вернулись к раскопу. Парни вылезли, вытащили ломы. Я спрыгнул в яму. Действительно, под ногами было что‑то вроде гладкой потрескавшейся скалы.

Я присел на корточки, вытянул ладонь. Парни и Нодар стояли на краю, напряжённо глядя вниз.

— Отойдите! — крикнул я. — Мешаете!

И опять представил себе лежащий на боку скелет, и опять ладонь отозвалась… Самым удивительным было то, что я снова увидел близко от поверхности кости скелета.

— Нодар! Дайте руку!

Нодар появился над краем, помог выбраться. Все пятеро молча смотрели на меня.

— Еще сантиметров тридцать–сорок, — сказал я и пошёл прочь.

Нодар догнал, обнял, притянул к себе.

— Зачем нервничать? Есть хотите?

— Нет.

— Тогда сварю кофе.

Пока он кипятил воду на электроплитке, пока за тем же длинным дощатым столом под навесом пили растворимый кофе, я все поглядывал в сторону раскопа. Отсюда видно было, как после ломов в ход пошла кирка. Словно маятник, мелькала над ямой.

— По–моему, они обложили меня матом, — мрачно сказал я.

— Вполне возможно, — невозмутимо отозвался Нодар.

Солнце стало клониться к вершине заснеженной горы, когда один из подростков выскочил из раскопа, что‑то крикнул Нодару.

— Взглянем? — спросил Нодар.

— Посижу. Или пойду надену пальто — прохладно. — Меня и в самом деле колотило.

Я успел войти в домик, снять с крючка пальто, накинуть на плечи.

— Если б ты видел, как они смотрят! Дураки — на меня смотрят! — с этим возгласом, от волнения перейдя на «ты», Нодар ворвался в комнату, схватил за руку.

— Кто?

— Мальчики! — Он тащил меня, не давая слова сказать. — Посмотри на них, какие молодцы, какие красавцы!

Тесной группой парни неподвижно стояли над раскопом. Последние лучи солнца освещали их. Красивого здесь ничего не было. Казалось, это сцена расстрела.

— Что? Есть что‑нибудь, ребята? — голос мой дрогнул. Я заглянул вниз и ничего не увидел в черноте ямы.

— Бичико, — обратился Нодар к одному из них, — беги к Вано, попроси фонарь и кисточки, быстро!

Минут через пятнадцать Нодар и Вано уже сидели на корточках внизу и при свете «летучей мыши» счищали кистями землю с черепа, позвонков, согнутых под углом костей ног.

Я стоял ошеломлённый. Радости не было. Ни на йоту не было радости. Наоборот, поднималось чувство, что сделал совершено недозволенное, кощунственное. «Эти тускло отблёскивающие желтизной кости были когда‑то человеком, — думал я, — лежали здесь тысячи лет, похороненные, схороненные от того, что происходило на земле, от суеты мира. И вот возник я со своей ладонью…»

Позже, когда раскоп был покрыт брезентом и все ужинали при свете фонаря за тем же длинным столом под навесом, я поделился этими мыслями с Нодаром.

— Напрасно. Напрасно так думаешь, — сказал Нодар. — Человечество должно знать своё прошлое. Если б не мы, гробокопатели, если б не археология, чем было бы человечество сейчас: без Помпеи, скифских курганов… Лучше скажи — это одиночное захоронение?

— Нет. Кладбище. — Я даже не взглянул в сторону раскопа. Перед умственным взором, словно мгновенно освещённые фотовспышкой, мелькнули границы этого кладбища — от раскопа до триумфальной арки.

…Перевозбужденный, я долго не мог заснуть, думал о том, что надо бы фиксировать в записной книжке подобные истории, да и начинающийся опыт целительства тоже, но в конце концов, вытащив из своей потёртой дорожной сумки папку с взятой у Маргариты рукописью, которую так и не успел начать в Москве, принялся за чтение.