Владимир Файнберг: Иные измерения. Книга рассказов

Здесь собрано 80 с лишним историй, происшедших со мной и другими людьми в самые разные годы. Неисповедимым образом историй оказалось столько, сколько исполняется лет автору этой книги. Ни одна из них не придумана. Хотелось бы, чтобы вы читали не залпом, не одну за другой, а постепенно. Может быть, по одной в день. Я прожил писательскую жизнь, не сочинив ни одного рассказа. Книги, порой большие, издавал. Их тоже, строго говоря, нельзя назвать ни романами, ни повестями. Невыдуманность, подлинность для меня всегда дороже любых фантазий. Эти истории жили во мне десятилетиями. Я видел их, как видят кино. Иногда рассказывал, как бы пробовал их на других людях. Эти истории расположены здесь в той же последовательности, как они записывались. Теперь то, чем жизнь одарила меня, становится частью и вашего опыта.

2010 год, январь

Слякотным осенним днём я остановил машину у магазина «Овощи-фрукты», и мы с отцом Александром Менем вышли, чтобы купить для старика соки, виноград. Потом, подумав, взяли ещё пяток бананов. Мы не знали, можно ли ему всё это. Бананы, по крайней мере, были спелые, мягкие.

Больница находилась в одном из переулков возле Маросейки, и я изнервничался, пока нашёл её. В тот день я вообще очень нервничал. Утром мне позвонили, сказали, что накануне старика увезла «скорая». Третий раз за год.

Я любил этого человека, которому шёл девятый десяток. Он давно был тяжело болен. С перебоями работало изношенное сердце, трофическая язва изъела ногу, слезились глаза, красные, как от трахомы. Который год пластом лежал он на кровати в своей войлочной шапочке. Рядом на тумбочке вперемежку с тонометром и градусником громоздились пузырьки с лекарствами, коробочки с таблетками. А поверх одеяла среди свежих газет валялись очки, блокнот и авторучка.

По профессии он был искусствовед. Все ещё пытался работать. Некоторые из его маленьких статей даже публиковались. Из последних сил старался он быть не в тягость своей семье, состоящей из его жены и сестры. Таких же старых, как он сам.

Горестный запах тлена, умирания стоял в этой обшарпанной квартирке, когда я приходил туда с воли. Эти люди были рады мне, как родному сыну.

В вестибюле больницы гардеробщица сказала, что мы приехали не вовремя. Посетителей к больным не пускают. По счастью, отец Александр уже регулярно выступал тогда с проповедями по телевидению. Она узнала его и выдала нам белые халаты. Мы поднялись лифтом на третий этаж, прошли длинным коридором к палате, где находился наш старик. Открывая дверь, отец Александр на миг обернулся, глянул на меня. И я понял, что должен обождать. Мало ли о чём захочет сказать умирающий священнику во время исповеди. Подошёл к окну в конце коридора. На карнизе снаружи сидел голубь. Пытался укрыться от моросящего дождя. Я думал о том, как ждут нас дома жена и сестра старика. О том, что, если он умрёт, это станет пусковым механизмом их быстрой гибели.

Все трое были чуть ли не последними представителями далёкого времени, называемого «Серебряный век». Бескорыстные, самоотверженные интеллигенты, на долю которых выпала первая мировая война, революция, гражданская война, сталинские чистки, вторая мировая… Чудовищно много бед для одного поколения!

Нашего старика не миновала участь лагерного зека. Теперь только по прекрасному живописному портрету, висящему в их квартирке, можно было судить о том, как он был красив когда-то в молодости. Особенно глаза, исполненные надежды, веры в жизнь. Эти трое не стали знамениты, как их ровесники и друзья — Ахматова, Цветаева, Мандельштам, но именно благодаря непрестанным усилиям таких людей и передавалась эстафета культуры. «Победитель не получает ничего», — сказал в своё время Хемингуэй. И вот теперь на самом склоне жизни они оказались одинокими, больными и очень бедными, с их грошовыми пенсиями.

Голубь тяжело взмахнул намокшими крыльями, снялся с карниза, полетел вниз к середине убитого асфальтом больничного двора.

— Заходите, — раздался сзади негромкий голос отца Александра.

Мы вошли в палату. Трое больных сидели на койках у тумбочек, поглощали обед. Старик лежал под капельницей. Красные веки его приоткрылись.