Николай Нароков - Могу!

— Да.

— Ну, конечно!

После этого Муррей не стал настаивать на своем недоверии к вызову из Канзас-Сити, но, подумав, спросил Поттера:

— Как по-вашему, упрощается от этого дело или осложняется?

— Ни то и ни другое: оно выясняется. Факт, который нам казался сомнительным, оказался несомненным. Вот и все!

Табурин после приезда из Канзас-Сити больше не уходил от Потоковых. Он в первый же вечер съездил на часок к себе, привез кое-какие свои вещи и объявил, что отныне поселяется здесь. Елизавета Николаевна из приличия запротестовала, но он не дал ей и слова сказать:

— Гоните меня или не гоните, это ваше дело, а я от вас теперь никуда не уйду! — категорически заявил он. — Да неужели вы не понимаете, что у меня совесть есть, и я не могу вас бросить! Как вы себе хотите, а я остаюсь у вас. Колоссально остаюсь! А на работе я отпуск возьму… Чтобы всегда, значит, быть в вашем распоряжении.

— Ну, конечно же! — благодарственно протянула ему руку Юлия Сергеевна. — Спасибо вам, милый Борис Михайлович!

Когда Юлия Сергеевна ездила на допрос, Табурин провожал ее, дожидался два часа, пока она освободится, а после того сам привез ее домой. И по дороге, ни о чем не расспрашивая, непрестанно посматривал на нее сбоку: как она себя чувствует? Она была взволнована, и он видел, что кроме допроса еще что-то тревожит ее. А чуть только она вошла в дом, так сейчас же вопросительно посмотрела на Елизавету Николаевну, словно хотела спросить ее о чем-то. Но не спросила, а молча прошла к себе. Скоро вернулась и села в гостиной. Табурин искоса посматривал на нее, стараясь увидеть и понять: ему казалось, что есть в ней такое, что заботит и мучит ее. Не только горе, свалившееся на нее, а еще и что-то другое, о чем она не говорит и, вероятно, не скажет.

— Виктор не приходил? — вдруг спросила она Елизавету Николаевну, подняв голову.

— Нет, не приходил! — ответила та.

Она хотела ответить безразличным тоном, как ответила бы, если бы Юлия Сергеевна спросила, приходил ли почтальон. Но этот тон ей не удался, и она ответила немного жалостливо и сокрушенно.

Прошло еще два дня. Табурин неустанно следил за Юлией Сергеевной, стараясь что-то понять и разгадать. Быть может, кое-какие догадки были у него, но он молчал и ни о чем не спрашивал, а ходил задумчивый и сумрачный, пытливо вглядываясь.

Вечером Юлия Сергеевна долго оставалась у себя в комнате одна, и Табурин невольно прислушивался: тихо у нее, или она опять быстро ходит взад и вперед, словно мечется, не находя себе места. Он тревожно настораживался, готовый ко всему, сам не зная, к чему он готов и что может случиться. А потом Юлия Сергеевна подошла к двери, приоткрыла ее и негромко позвала:

— Борис Михайлович, идите сюда!

Табурин тотчас же явился и вопросительно посмотрел:

— Что прикажете?

— Посидите со мной! — попросила Юлия Сергеевна. — Мне так тоскливо одной! Какие-то мысли лезут в голову и… нехорошие мысли!

— А откуда же у вас могут сейчас быть хорошие мысли? — мягко и душевно ответил Табурин. — Хорошего у вас ничего нет сейчас! — вздохнул он. — Горе есть, и пережить его надо, а утешить это горе трудно.

— Ах, нет! — слегка всколыхнулась Юлия Сергеевна. — Я не… Я не о горе!

— О чем же?

Она пытливо посмотрела на него, заглянула в глубь глаз, покачала головой и тихо ответила:

— Не скажу…

Оба замолчали. Табурин уперся кулаками в колени, пригнулся, слегка осунувшись и втянув голову в плечи. Смутная догадка шевелилась в нем, та догадка, которая промелькнула еще четыре дня назад, когда Юлия Сергеевна, вернувшись с допроса от Поттера, спросила Елизавету Николаевну: «Виктор не приходил?» То, что она вспомнила его и подумала о нем, было понятно: она не могла не вспомнить. Но в ее голосе Табурин тогда же уловил что-то такое, чего он не понимал и не хотел понять: не то опасение, не то враждебность. «Да нет, мне это только так показалось!» — отмахнулся он тогда.

Но сейчас, когда Юлия Сергеевна сказала, что ее охватывают «нехорошие мысли», он приподнял голову. Он шестым чувством понимал, что эти нехорошие мысли — о Викторе. И нехорошие они оттого, что… оттого, что… Он резко остановил себя, не позволяя себе договаривать.

Вдруг Юлия Сергеевна заговорила.

— Как странно! — неопределенно сказала она, не смотря на Табурина.

— Что странно?

— Вот уж пятый день пошел после того, а Виктор ни разу не приходил. Разве он не знает, что… Почему это? Как вы думаете?

И опять скрытые нотки послышались в ее голосе. Можно было подумать, что она знает причину, почему Виктор не приходит, или по крайней мере догадывается о ней. И Табурин опять услышал враждебное подозрение в ее голосе, когда она заговорила о Викторе.