Николай Нароков: Могу!

Еще вчера мы ничего не знали о Н. Нарокове. Его имя, как и имена многих других писателей русской диаспоры в зарубежье, ничего не говорило нам. Сегодня его романы обретают свою жизнь на Родине писателя.

Чуть больше года назад в журнале «Дружба народов» впервые в нашей стране увидел свет роман Н. Нарокова «Мнимые величины» (№ 2, 1990) — один из трех, написанных русским писателем в эмиграции.

Николай Владимирович Марченко, позже взявший себе литературный псевдоним Н. Нароков (1887–1969), родился в Бессарабии, учился в Киевском политехническом институте, жил в Казани. Будучи офицером деникинской армии, попал в большевистский плен, бежал. Учительствовал, преподавал математику сначала в провинции, затем в Киеве. В тридцатые годы репрессирован, сидел, правда недолго, в тюрьме. В 1944 году покинул Россию со второй волной эмиграции. Умер в Калифорнии.

«Мнимые величины» изданы в Нью-Йорке (1952). Именно в тексте этого романа писателем впервые произнесены слова «культ личности», впервые показана грандиозная махина страшного тоталитарного режима, НКВД, причем не в Москве, на Лубянке, о чем мы уже знаем, читали достаточно много, а в одном из российских городов. В центре романа — рабочий Любкин, палач областного масштаба. Роман повествует о людях, которые волею неисповедимой, непредсказуемой судьбы оказываются в застенках НКВД. Примечательно, что ни постоянная угроза ареста, ни предательство ближних, ни страх перед изощренными пытками не могут сломить крепости их духа.

В романе Н. Нарокова «Могу!» (Буэнос-Айрес, 1965) как бы в продолжение темы ярко показаны противостояние ценностей мнимых и истинных в человеческих отношениях, наглая и жестокая власть, тем не менее нередко пасующая перед духовностью, порядочностью, интеллигентностью, развенчание носителя такого типа власти, эмигранта из советской России.

Острый детективный сюжет, который держит читателя в неослабевающем напряжении, неординарные человеческие характеры, прекрасный, увы, во многом забытый русский язык, — все это сегодня ставит и само имя писателя, новое для нас, и его романы в ряд интереснейших открытий литературы русского зарубежья.

Мы отвыкли от чтения истинных романов, какими в свое время явились перед нами классические произведения Л. Толстого, Тургенева, Гончарова… Радостно отметить, что Н. Нароков возвращает нас к истокам жанра.

В ближайшее время издательство намерено познакомить читательскую аудиторию и с третьим романом Н. Нарокова «Никуда» (1961), созданным в промежутке между «Мнимыми величинами» и «Могу!».

В. Турбина

Посвящаю моей жене, как знак моей сердечной благодарности за ее любовь ко мне и за ее жизнь со мною.

8 октября 1959 г., часов в 8 утра, кто-то позвонил в 11 участок городской полиции, и женский голос чуть ли не истерически стал кричать в телефонную трубку, что ночью в доме произошло убийство. «Его убили! Убили!» — кричал голос. Дежурный полицейский насторожился и начал было задавать вопросы, но сразу же понял, что спрашивать незачем: женщина была почти невменяема, путалась в словах, перебивала самое себя и даже свой адрес сначала сказала неправильно, а уж потом спохватилась:

— 12–13 Франклин стрит… То есть нет! 13–22!.. 1-3-2-2! Да! Скорее, скорее! Я с ума схожу!..

Через 15 минут инспектор Поттер, его помощник Муррей, два детектива и врач были на месте. На улице около дома толпились взволнованные соседи, которые бросились к Поттеру, чтобы что-то сказать, на что-то указать и что-то посоветовать. Но Поттер, никого не слушая, деловито растолкал всех и быстро прошел в дом. Там он увидел пожилую даму, которая была почти вне себя: ничего не могла сказать, а только захлебывалась в горловой судороге, махала руками и смотрела непонимающими глазами. Потом она кое-как справилась с собой и замахала руками на дверь:

— Там… Там…

Поттер и Муррей быстро вошли в комнату. Это была спальня. На широкой кровати лежал в пижаме мужчина с перекошенным лицом и со скорченной правой рукой, подвернутой под бок. Одеяло было сброшено на пол, смятая подушка была откинута в сторону. Следов крови не было. Врач подошел осторожно, стараясь ни к чему не прикоснуться, и наклонился. Послушал дыхание, попробовал сердце, зачем-то пощупал плечо и махнул рукой:

— Часов 6–7, как он уже мертв. Вероятно, асфикция. Задушили!

И он покосился на подушку.