Николай Нароков: Могу!

— Хор-рошо! — сказал он таким тоном, как будто приготовил несокрушимое доказательство и сейчас свирепо обрушится им. — Хорошо! Предположим, что вы правы и что мы, действительно, всякий раз понимаем разницу между разными любвями. Но ведь если оно так, если мы понимаем, то…

— А разве так трудно понимать эту разницу? — пожала плечами Юлия Сергеевна. — Любовь матери к ребенку — одно, а любовь той же матери к музыке — совсем другое. И это всем всегда ясно.

— Всем? Всегда? — насторожился Табурин, готовый вцепиться.

— Я думаю, что всем и всегда.

— А вот же не всем и совсем не всегда! — пришел в раж и хлопнул себя по колену Табурин. — Вот возьмите-ка к примеру такой случай: муж и жена. Еще не старые, но уже не молодые. Примерно лет 8-10 назад они соединились. Было когда-то у них такое время, когда они были влюблены друг в друга, смотрели посоловевшими глазами, трепетали, искали встреч, взглядов и все такое прочее… Вы понимаете? Вы понимаете, о чем я говорю? — грозно набросился он.

Виктор весело расхохотался.

— Да неужели вы думаете, будто мы такие глупые, что не понимаем самых простых вещей? Отлично понимаем! Валяйте дальше!

И он опять посмотрел на Юлию Сергеевну. Та тоже посмотрела на него и улыбнулась так, как будто улыбнулась не Виктору, а словам Табурина. Но тотчас же отвела глаза. «И совсем мне не надо было улыбаться!» — с легкой досадой подумала она.

— Полагаю, что понимаете! — никак не мог оторваться от своей мысли Табурин. — Но штука-то вот в чем… Прошло лет 8-10, и прежняя любовь у этих двух супругов изменилась. Не ушла, не исчезла, а изменилась! — строго посмотрел он, боясь, что его неправильно поймут. — Раньше была одна любовь, а потом стала совсем другая. Тоже хорошая, тоже глубокая, тоже искренняя и полноценная!.. Колоссально полноценная, но… другая! Они, представьте себе, душевно ценят друг друга, уважают друг друга, сердцем болеют друг за друга и все такое прочее. Не только «две плоти во едину», но и два сердца в одном, две души в одной. Так привязаны один к другому, что умри один, другой, чего доброго, не переживет. Грандиозно не переживет! Но…

Он выдержал эффектную паузу, которую часто выдерживал после своих многозначительных «но», и даже подчеркнул ее поднятым вверх пальцем.

— Но представьте вы себе, — медленно и раздельно, словно втолковывая каждое слово, продолжал он, — что вот этот ценящий жену и привязанный к жене муж встретил другую женщину, которая, как это говорится, зажгла его сердце безумным пламенем. Ясно вам? Так зажгла, что одно только прикосновение к складке платья этой женщины заставляет его содрогаться!

— Содрогаться? — рассмеялась Юлия Сергеевна. — Ужасно вы любите пышные слова, Борис Михайлович!

— Ну, не содрогаться, а… Как это сказать? Да вы прекрасно понимаете, не притворяйтесь и не придирайтесь!

— Я понимаю, конечно, но к чему вы клоните?

— К важному! К грандиозно важному, к необъятно важному! — опять взъерепенился Табурин, и волосы сами собой взвихрились у него на голове. — Как вы думаете? — с сильным напором спросил он. — Изменил этот муж своей жене, если воспылал к другой женщине? Изменил он ей этим, я вас спрашиваю?

Юлия Сергеевна посмотрела на него и ответила таким тоном, что нельзя было понять: говорит она то, что воистину думает, или прячется за готовый шаблон?

— Ну, конечно же! Конечно, изменил!

— А вот и нет! — замахал на нее руками Табурин и даже вскочил с места. — Ничуть не изменил! И не изменил он оттого, что его любовь к жене… Поймите вы это, вдумайтесь вы в это. Ведь его любовь к жене осталась в нем, ведь он жену по-прежнему любит так, как и любил!.. А новая его любовь совсем другая, ничего общего с любовью к жене не имеющая! Понимаете? Две совсем разные любви! Измена, говорите вы? Да какая же тут может быть измена, если ничто не изменилось? Вот если бы этот муж, полюбив другую женщину, разлюбил свою жену, стал тяготиться ею и все в этом роде, тогда вы были бы правы: это — измена! А в данном случае… Почему же в данном случае — измена? В чем тут измена? Ведь старое чувство к жене не ушло и не изменилось в этом человеке, а только добавилось к нему новое, но совсем другое чувство! Ну, а если бы, — угрожающе выпрямился Табурин, — если бы, предположим, он полюбил бы рыбу ловить или классическую музыку слушать, так вы тоже сказали бы, что он изменил жене? Как же, помилуйте! К прежней любви к жене прибавилась любовь к рыбной ловле! Это же — измена, самая настоящая измена! Эх вы!..