Николай Нароков - Могу!

Она не позволяла долгих свиданий: час, не дольше. И когда этот час проходил, твердо требовала, чтобы Виктор ехал назад.

— Мне очень хорошо с вами… — не то оправдывалась, не то объясняла она. — Но я все время боюсь.

— Чего?

— Я боюсь, что… Это, конечно, очень глупый страх, но мне постоянно кажется, будто с Георгием Васильевичем будет что-то плохое… Второй удар! И как раз вот тогда, когда я здесь, с вами… И это плохое будет там, дома, оттого, что я здесь, с вами… Это, конечно, очень глупо, но… но…

— Нет, это не глупо! Это… Это… Нет, это не глупо!

«Наша площадка» и встречи на ней были тем «немногим», что заранее допустила Юлия Сергеевна: они не мучили ее, ничего не разрушали и ничем не оскорбляли. Поэтому они были радостными. Но иной раз, возвращаясь домой и еще чувствуя на себе его поцелуи, она спрашивала себя: «А что же дальше?» Еще так недавно она была уверена в том, что «это — все» и что дальше ничего быть не может и не должно быть. Но теперь в неясной глубине мыслей и чувств она видела, что не всегда будет так, как есть сейчас. Более того, она, всматриваясь в себя, видела, что сама хочет, чтобы был сделан еще какой-то шаг, а потом еще и еще… «Нет, нет!» — пугалась она, но в этом «нет» не было твердости, и она знала, что твердости в нем нет.

Виктор не требовал ничего. Он понимал ее не только рассудком, но и тем чувством близости, которое было в нем. И это чувство говорило ему больше, шире и сильнее, чем мог сказать рассудок. Это было слияние с нею, и именно через это слияние он понимал ее решение «дать и взять немногое». А поэтому он был очень бережен и чутко следил за собой, боясь неосторожного слова и недопустимого тона голоса при разговоре.

Когда он думал о Юлии Сергеевне, он с волнением говорил себе слово — «преклонение». И он, кажется, не преувеличивал: именно что-то схожее с преклонением наполняло его. И та робость, которую Юлия Сергеевна видела в нем, была порождена этим чувством преклонения. У него не было сил прекословить ей, но у него было больше: была сила подчиняться ей. И он подчинялся светло и счастливо.

Прошло недели три. Однажды Виктор после долгого поцелуя, от которого он изнемог, обняв Юлию Сергеевну за плечи, притянул ее к себе совсем близко и, глядя ей в глаза, слегка задыхаясь, шепотом попросил:

— Если бы вы знали, как сильно я хочу, чтобы вы…

И не договорил.

— Чего вы хотите? — так же шепотом спросила Юлия Сергеевна.

Он, кажется, не посмел ответить. Но голова еще кружилась от последнего поцелуя, и желание в этот миг стало сильнее воли.

— Если бы вы согласились… — немного путаясь, пролепетал он. — Если бы вы согласились… прийти ко мне!

— К вам?

В голосе послышался испуг.

— Да… Вот, чтобы не в парке, а… а у меня! Хотя бы на один час!.. Нельзя?

Юлия Сергеевна сразу почувствовала, что ничего на свете она не хочет так сильно, как того, чтобы поехать к нему и быть этот час с ним, у него. Кажется, у нее помутнело в голове от этой мысли, и она увидела, что сейчас скажет — «Да!» Но внезапная сила заставила ее оттолкнуться назад.

— Нет! — коротко бросила она и отстранила его рукой.

И по тому, как она сказала это «нет», как она отстранила его, он увидел: нельзя ни упрашивать, ни умолять. И кроме того увидел, как он не прав тайной неправдой в своем желании и как она права, отказывая. «Что я сделал! Что я сказал!» — чуть ли не с отчаянием упрекнул он себя, пугаясь и негодуя.

И не знал, что она ждет: не попросит ли он второй раз? Ждет и боится: хватит ли у нее сил опять сказать — «Нет!»

Но Виктор покорно молчал. И она почувствовала, что нельзя, никак нельзя оставлять его только с одним ее «нет», что это жестоко и несправедливо. Более того: это — ложь. Она лжет и себе, и ему, говоря свое «нет». И не она говорит это слово, а что-то чужое в ней говорит его. И очень мягко, приглушенным голосом она добавила:

— Я этого тоже хочу… Да, вот на этот час — к вам! Хочу! Но ведь если я приду, то… то будет «больше»!

— Вы не хотите «больше»?

Первая мысль в ней была фальшивой: увильнуть от ответа, ответить пусто, ничем не ответить. Но через полсекунды стало ясно, что увильнуть нельзя: стыдно. Это оскорбило бы и унизило ее.

— Хочу! — не запинаясь, ответила она. — Но ведь если будет «больше», то… что же я буду потом делать? Уйти от Георгия Васильевича? Да разве… разве это можно?

Она спросила так сильно, что Виктор тоже сильно ответил на ее вопрос:

— Нет, нельзя!

Он ответил именно тем словом, которое было в нем. И Юлия Сергеевна услышала все, что было в его голосе. Оно взволновало ее. Она благодарно посмотрела на Виктора, взяла его под локоть и прижалась к нему.