К отчему дому Аганя прирасти не успела, а при словах «родной дом» виделись горы бревен на склоне берега. На бревнах — в детстве играли «в дом», перегораживая проемы между бревенчатыми насыпями, укладывая тряпичных кукол в кроватки из коры. На бревнах добывали лакомство: ковыряли ножичками серу из-под коры кедрачей. Усраивали «прятки» или «догонялки» с большим риском для жизни. Бревна часто сметали удерживающие стояки, раскатывались, валом, высоко припрыгивая, летели в воду и уплывали, без призора, вниз по течению, где сноровистые людишки вылавливали их бограми. Кто — на истопку, а кто — на строительство. Взрослые гнали ребятишек с бревен, но переселенская детвора вновь обустраивала здесь свои «дома», отвоевав это их законное место у деревенских. За лето сказочные стены детских поселений все уменьшались, словно чахли, пока на берегу не оставались только ошметки коры. К следующему сплаву бревенчатые горы вырастали больше прежних, и вновь в них зарождалась потаенная ребячья жизнь, и опять Аганин «дом», как бы убыстряя ход самого человеческого существования, уплывал по реке в веренице плотов, вязки для которых парила вместе с другими переселенными женщинами ее мать.
Аганя обретала дом здесь: в тайге, в палатках, в маршрутах. Среди таких же, как и она, людей — геологи искали редкие минералы, а они, эти люди — родной дом. А мать как жила «временной переселенкой», — будто сирота в чужих людях, — так и живет.
Дом для матери надумала купить Аганя. Деньги кое-какие на сберкнижке у Агани скопились. Облигаций была целая пачка: их, облигации, хочешь, не хочешь, выдавали в счет зарплаты. И характер, северный, с размахом, проявился вдруг: под железом, самый большой в деревне — дом!
Дух спасенной могилы правил душой Агани. Дух, знать, призвал на подмогу местных из животноводческого колхоза.
Колхозники пришли на помощь не без помощи Бернштейна: умел Григорий Хаимович поднимать людей. Тем более, что скоро он явился сам, провозгласив:
— Да здравствует дружба народов!
Четыре конских волоса бросал старик Сахсылла на первый язык пламени. И никто не улыбался, мысли такой усмешливой не могло возникнуть. А наоборот, с верой неожиданной смотрели, с надеждой на эти волоски, видимо, должные связать их с духом огня. И «накормленный» огонь, казалось, и вправду бежал резвее. Деда поманивало взять бубен и колотушку, он оглядывался и не то, чтобы боялся — эти, приезжие ворошители земли, строгостей не соблюдали, — но «темным» слыть перед ним тоже не хотелось. Он лишь смешно прихлопывал и притопывал, будто отгонял птицу. Выпущенный им огненный петух прирученно кидался, накрывал распахнутыми крылами пожарище, затихая.
— Встреча была жаркой! — умудрялся шутить Григорий Хаимович. И пожимал руки трудящимся: — С огоньком поработали, товарищи!
Шли в лагерь, разгоряченные, раскрасневшиеся, налитые пламенем, и перепачканные сажей. Старика геологи зазвали с собой.
— Зачем земля ковыряй? — вновь удивлялся эвенк.
Наблюдая за людьми, копающими землю, он все более задавался вопросом: для дела они делают это, или для забавы?
Андрей слушал эвенка во все уши — с оторопью какой-то слушал его.
— Мы землю ковыряем, как ты говоришь, — убеждал эвенка Бернштейн. — Но мы это делаем и для вас. Может быть, в первую очередь для вас! Проведем электричество, построим города! Вы будете жить в теплых больших домах! С ярким электрическим светом!
— Оленя где будет? — вытягивалось лицо старика.
— В принципе, как средство передвижения он тебе будет не нужен — на автомобиле будешь разъезжать! — Григорий Хаимович то и дело оглядывался на Елену Владимировну, хотя говорил с охотником: — На «Победе» — по асфальту! А как средство питания — это, пожалуйста. Промысловые, животноводческие хозяйства. Фермы, птицефабрики — подъехал на «Победе», купил курицу, уже ощипанную, готовую. Как в Москве!
Эвенк кивал, но в глазах его поселялся ужас.
— Ты охотник? — помог разговору Бобков. — Знаешь, что такое хорошее ружье.
Таежный человек обрадовано закивал.
— Если снова начнется война, нам будет нужно новое оружие. Чтобы защитить нас, наших детей. Мы здесь ищем то, без чего это оружие сделать невозможно. Что делать? Не трогать землю? Но тогда мы не сможем защититься от врага. Или «ковырять», но сделать это хорошее ружье?
Бернштейн укоризненно глянул на Бобкова: зачем же он про стратегическое сырье? Путь и не впрямую, но, по сути, так?!
— Война сын убил, — приостановился старик.
Читать дальше