Хосе Гарсия Вилья - Во имя жизни

— Ой-ой-ой! Дяденька, хоть бы мне помереть! Хоть бы мне помереть! — кричала она, стискивая его руку.

Когда матрос услышал писк ребенка, он обрадовался:

— Ы-м-м!

Ему захотелось взглянуть на малыша, но старик закричал: — Уходи отсюда! — и замахал на него руками.

Матрос вернулся к огню и снова улегся. Ночь была теплая, тихая, и он скоро уснул. Потом рядом с ним под кокосовой пальмой лег и старик. Ноги их, обращенные к догоравшему костру, касались.

Сквозь листья пальмы старику было видно, как светлеет небо. Приближалось утро. Звезда по-прежнему смотрела на него сквозь густую листву. Все это время она наблюдала за ними оттуда, сверху.

Старик повернулся на бок и, подложив под голову руку вместо подушки, попытался уснуть. Матрос мирно похрапывал. Старику видна была Марта. Она лежала в шалаше на подстилке, вытянув ноги, а рядом с ней — завернутый в одеяло ребенок.

Старик так и уснул с мыслями о ребенке: хорошо, что это мальчик.

Его разбудил порыв ветра, и, открыв глаза, он сперва никак не мог понять, где находится. Потом он почувствовал радость оттого, что сумел помочь женщине, и подумал — не обидел ли он ее чем-нибудь. Зря он обозвал ее свиньей, надо бы с ней помягче. Он сел и увидел горевший в шалаше фонарь.

— Ну, как, все в порядке? — крикнул он, услыхав, что женщина зашевелилась.

Она ничего не ответила, только села медленно и осторожно, и тень ее укрыла ребенка, словно одеяло.

— Это та птица-оборотень, дяденька, — сказала она усталым голосом, прозвучавшим словно издалека. — Слышал, как кричала та птица? А теперь он помер — он помер, дяденька!

Старик опустил фонарь, горевший слабым голубым пламенем. Ребенок, лежавший рядом с женщиной, был обмякший и серый, как одеяло, в которое его завернули.

— Боже милосердный, смилуйся над нами! — сказал старик и перекрестился.

Проснулся матрос. Он сел, обхватил колени руками и уставился на старика.

— А ну, разожги костер, черепаха этакая! — закричал на него старик. — Совсем темно, не видишь, что ли?

— Ы-м-м! — только ответил матрос.

Мисс Иносенсио, молодая учительница, проходящая испытательный срок, увидела его, когда стояла у стола перед своим классом. Гнедой жеребец заржал так, будто впереди, на улице селения, мелькнула кобыла. Взметнулось облако густой, серовато-белой, как мел, пыли, а когда оно улеглось, конь и всадник давно уже скрылись из виду.

Она поняла, что через час в школу придет инспектор, и поглядела на часы, венчавшие пустой книжный шкаф у стены из пальмовой дранки. Четыре часа. Мисс Иносенсио отошла от стола к окну. В него жаркой волной врывались лучи июльского солнца.

Учительница почему-то взглянула тайком на сад за окном, на полосу кустов и травы, где ее ученики собирались посадить гибискус, розы и другие цветы. Там виднелся старый колодец, давно заброшенный, из которого теперь не брали воду. Мисс Иносенсио взглянула на сад так, словно там кто-то стоял — мужчина, быть может ее возлюбленный, хотя, конечно, там никого не было и не с кем было поделиться тайной, разве что с камнями вокруг колодца, которые как будто шептали ей: «Да, правда, была война. Но ведь мы готовы начать все сначала, ведь готовы...»

А дети слышат их голос? Они смотрели на нее из-за парт, и она уронила зажатый в руке карандаш.

— Вы знаете свои задания? — спросила она, и хор голосов ответил почтительно:

— Да, госпожа учительница.

— И не забудьте, — она нагнулась за карандашом, обращаясь больше к мальчикам, — сегодня мы должны поработать в саду.

Ее слова вызвали веселое оживление. Она не сказала им про школьного инспектора.

Мальчики, шумно топая, уже выбирались из-за парт, вновь охваченные радостным возбуждением, которое испытали на прошлой неделе, когда старый школьный сад был поручен их заботам. «Мы принесем свои лопаты и мотыги, госпожа учительница!» «А у нас есть семена, госпожа учительница! Нам американские солдаты дали». «Мы и колодец вычистим, нам ведь будет нужна вода, чтобы поливать цветы». И мисс Иносенсио предупредила их тогда: «Только не вздумайте пока пить эту воду! Колодец такой грязный, что пользоваться им нельзя». Говоря это, она уголком глаза следила за Леонсио, своим любимцем, который, не спуская с нее глаз, жадно ловил каждое ее слово.

И теперь именно Леонсио первым сказал: «Добрый день, сэр!», когда в дверях возник школьный инспектор — высокий, прямой, с глубоко вырезанными ноздрями. Он пришел раньше, чем она ожидала. Остальные дети поздоровались без лишней робости, и посетитель с улыбкой похвалил манеры учеников мисс Иносенсио.