– Никто не должен представать перед судьей в таком виде, в каком ты сейчас находишься, о Уроз. Искупайся, вызови брадобрея и переоденься. После этого я выслушаю тебя в моем доме.
Потом он подозвал Таганбая и приказал:
– А этих двоих надо запереть и поставить надежную охрану.
Тут Турсун непроизвольно взглянул на Уроза. И только тогда увидел ампутированную ногу. Хотел крикнуть, подозвать, спросить, но было уже поздно. Освободившись от своих пленников, Уроз направлялся к паровой бане.
* * *
Старший саис и один из его подчиненных, из самых сильных, втолкнули Мокки и Зирех в подвал, где хранилась всякая запасная конская амуниция. Низкая, тяжелая дверь с шумом захлопнулась за ними. Проскрежетал ключ в огромном ржавом замке. Подвал с уздечками, седлами и вожжами освещался только слабым светом из подвального окна. Сильно пахло кожей.
Зирех схватила Мокки за плечи и воскликнула:
– Это в такой яме, в такой дыре они собираются нас держать?
– Недолго, – ответил Мокки вполголоса. – У Турсуна суд короткий.
По всему телу Зирех пробежала дрожь, зубы ее отбивали дробь. Она простонала:
– Он убьет нас, этот ужасный старик.
– Он справедлив, – заметил Мокки.
– Сюда идут, кто-то идет сюда, – прошептала Зирех. – Уже!
Вошел старший саис, поставил на землю кувшин с водой, положил несколько холодных лепешек. Прислонившись к двери, он сказал Мокки:
– Никто не велел мне этого делать. Я принес это в память о Байте, твоем отце. Мы с ним дружили в молодости.
– О, добрый Аккуль, да воздаст тебе Аллах! – поблагодарил Мокки.
И интонация этих слов, и опущенные плечи выражали несчастье и унижение.
Старший саис после паузы спросил:
– То, в чем Уроз… тебя обвиняет… это правда? Возможно ли такое?
Подбородок Мокки опустился на грудь. Он прошептал:
– Демон, наверное, вселился в меня…
Аккуль вздохнул и хотел выйти. Зирех удержала его. Она кинулась к его ногам, стала хватать его за руки, целовать их, забилась с криком в истерике:
– Умоляю, скажи нашему благородному судье, что виноват во всем Мокки. Я всего лишь бедная и слабая служанка. И скажи еще…
Аккуль оттолкнул Зирех. Дверь снова захлопнулась. Ключ снова проскрипел в замке.
– Не бойся, я возьму всю вину на себя, – пообещал ей Мокки.
– И правильно сделаешь, – крикнула она. – В чем меня могут обвинить? Яд? Его давно выпила земля. Собаки? Они сами напали из-за запаха крови и гноя.
Мокки тяжело опустился на землю, сел по-турецки. Подбородок опять уперся ему в грудь. А Зирех над ним все продолжала говорить, злобно, по-змеиному свистящим голосом:
– Во всем ты виноват. Ты все колебался… выжидал… постоянно. Мне все время приходилось подталкивать тебя. Если бы я была такой сильной, как ты, я была бы далеко отсюда, была бы свободная, богатая, красивая… А вместо этого…
Зирех резко провела рукой по липкому от грязи лицу, по грязным лохмотьям и изо всех сил плюнула под ноги Мокки. Тот словно и не заметил. Зирех схватила кувшин и лепешки, уселась как можно дальше от саиса и стала жадно пить и есть.
* * *
Перед домом Турсуна протекал один из бесчисленных арыков, которые орошают, делают плодородной землю в полях. Веселый ручей, берущий исток в усадьбе, пел свою обычную утреннюю песенку. Осенние цветы легко пританцовывали на ветру.
Сидя, согнувшись, на своем чарпае, который он придвинул как можно ближе к открытому окну, Турсун ощущал неясную признательность и за эту песенку, и за этот танец. Они помогали ему сохранять терпение. Когда он чересчур торопливо, и принимая случившееся слишком близко к сердцу, мысленно спрашивал себя: «Зачем он предпринял это путешествие, так его измучившее и доведшее до такого состояния? Как случилось, что добрый и преданный Мокки превратился в убийцу?» И в поисках ответа готов был вскочить с топчана и ходить взад-вперед по комнате, как загнанный зверь, то заставлял себя лишь внимательнее вглядываться в движения цветов и лучше вслушиваться в журчание воды в арыке. Время текло, как ручей, и колыхалось, как лепестки цветов.
В аллее послышался топот копыт. Турсун встал у стены так, чтобы можно было видеть, оставаясь незамеченным.
Уроз верхом на Джехоле, в сопровождении двух юных чопендозов, тоже на конях, остановился перед домом. Борода его была коротко с заострением подстрижена, щеки тщательно вымыты, и на нем были новые чапан и тюрбан. Кожа жеребца, тщательно вычищенная скребницей и протертая жгутом соломы, сверкала на солнце. Хвост и грива, вымытые, расчесанные и заплетенные в косички, радостно трепетали на ветру.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу