Халльгрим Хельгасон - Женщина при 1000 °С

«Но у меня было тринадцать жизней. Тринадцать, а биография одна».

Боб непременно хотел посмотреть его могилу, так что мы поехали в Санта-Кроче, где он лежит вместе с Галилеем и Макиавелли, это такие тумбы, а потом захотел к нему домой, ах, эта ласковость… Где ты, Бобби? Всегда такой радостный… Радостный-радостный, хороший-хороший… Темнота, темнота, теперь ты обрушиваешься, жерло все ближе и ближе или это кто-то на лодке гребет? Я слышу плеск весел. А солнце катилось за нами по пятам на улицу, словно на картине Ди Кирико. Да, несчастный мир, ты был мне… это и есть жерло? Какое ржавое, прямо как … как польский док . Мы выбежали на Виа деи Пепи, словно дважды заблудившиеся туристы, ну и вид у нас был, свернули за угол, но все равно не успели, там закрывалось ровно в пять, мы уперлись в запертую дверь, это был дом номер 70, по-моему… Это Доура? Милая Доура? Здравствуй, здравствуй, гостиничная ты моя!

«Она говорит, тыща четыреста лир за ночь».

«Что?»

«Тыща четыреста лир, с бельем и умывальником».

«Мама…»

«О, он подарил мне кольцо недавно вечером, на верхнем этаже, купил его на Понте-Веккио, на Старом Мосту, там, где Да Винчи птиц покупал, ай, помогите мне встать, я хочу п и сать, мне нужно пописать, хочу завершить свою жизнь мочеиспусканием, мне просто необходимо ПОПИСАТЬ».

«Вверх, вверх, душа моя, хочу в сортир».

«Давай, я тебе помогу».

«Виа, Виа Долороза… Где тут свет, а где заноза? Когда там закрывается?»

«Что? Что ты сказала? Ну, давай, вот так…»

«Закрывается когда? Нам нужно успеть до пяти. До пяти часов».

«Сейчас полвосьмого».

«Когда туалет закрывается?»

«Туалет? Хе-хе. Он всегда открыт».

«Он живет на Виа Гибеллина, дом 70».

«А? Кто?»

«Там звонок подписан ‘Буонарроти’. Я хочу писать!»

«Да, я тебе помогу».

«А это очередь?»

«Нет-нет… им не нужно… это твои близкие».

«Прямо все? Пришли посмотреть, как я писаю? Я же не Ава Гарднер».

«Магги здесь, и Сана, и Доура, а еще твой сын Халли и Тоурдис Альва. И их дочь, Гвюдрун Марсибиль, она тоже приехала…»

«Привет, ба!»

«Здравствуй, мама».

«Да, у нее много поклонников».

«А? У кого?»

«У Смерти. Она любит большие компании. Всегда все билеты бывают проданы, когда она… нет, пусть будет открыто».

«А может, я закрою?»

«Нет, пусть будет открыто. Пусть люди смотрят. Зря они, что ли, из такой дали притащились? Ты у них номерки соберешь?»

«А?»

«Собери у них номерки… у-у, как хорошо… Да, собери номерки и пригласи их на конфирма… на кремацию».

«Как самочувствие, мама?»

«Я писаю».

«Может, дадим ей спокойно сходить в туалет?»

«Ты сказала: Гвюдрун Марсибиль?»

«Да, она здесь».

«Какой штиль. А ты разве не стала учиться плаванию в… как его? Брисбейн?»

«Ага. Привет, бабушка. Рада тебя видеть. Ты…»

«Ведь это на восточном побережье?»

«Да!»

«У Тихого океана?»

«Да!»

«Красивые были фотографии, где ты в этой… Новой Зеландии».

«А? Ты их видела?»

«А груди у тебя для плавания не великоваты?»

«А?»

«Мы пришли, а его дома не было».

«Кого?»

«Он живет на Виа Гибеллина, дом 70. Там написано „Буонарроти“ у зво… Лова, а ты отнеси то, что от меня останется, в крематорий. Надо уничтожить… все уничтожить. Я не хочу… ни крошечки остаться не должно. А ты не смей учиться пению. Слышишь?»

«Что?»

«Не нужны нам еще Ловушки-Соловушки».

«Да нет, я не…»

«Мне Филипп жутко нравится».

«Фи… в смысле?»

«Он из Брисбейна? Он мне напоминает моего Боба. Он знал Микеладжело. Они в одном классе учились. Лова, подними меня».

«Ах, да, прости».

«Если б она не говорила, она бы не погибла».

«А?»

«Если б она не говорила, моя малютка бы не погибла. А вот Крокодил… я даже не знаю, что с ним стало».

«Что ты сказала, мама?»

«Но ведь крокодилы – они долго живут».

«Да».

«А тогда бы она не погибла, моя Бломма, цветочек мой. Лова, может, ты положишь ей на могилку цветы?»

«Что?»

«Может, ты положишь ей цветы на могилку. Она на кладбище Чакарита».

Ах, теперь я вихляю-ковыляю назад перед толпой поклонников. No pictures, please! [293]Как, и наш Гейи тоже здесь? По-моему, я вижу его ноги, а повернуть голову не могу из-за боли в груди. А жерло разверзлось мне навстречу, на вид ржавое в темноте и сумраке, словно польский док. Польский док. Я слышу плеск весел.

«Зачем вы все сюда пришли?»

«Потому что мы думали…»

«Что я собралась помирать? Ладно, я попробую. Постараюсь ради вас».

«Нет, мама, я не в том смысле…»