Ирвин Шоу - Две недели в другом городе

– Она – первая женщина в моей жизни, которую я мог иметь, по не воспользовался этим. Она дарила мне молодость… Пойми это. Заставь мою жену понять это…

Ирландский Антей, подумал Джек, припадающий еженощно I итальянской земле. Кто дал мне право разрушать иллюзию обновления этого больного человека с выжженной душой? Если человеку кажется, что его раны затягиваются, неужели друг должен говорить, что они кровоточат сильнее прежнего?

– Эти цветы прислала Карлотта, – внезапно произнес Делани; казалось, он уже жалел о сделанных признаниях и надеялся, ЧТО Джек забудет о них.

Морис указал на большой букет красных роз в стеклянной вазе.

– Она приходила сюда вчера вечером, но ее не пустили в палату. Мне передали записку от нее. Карлотта спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь.

Он усмехнулся с горечью.

– Увидишь ее, скажи: да, мне нужно новое сердце. Ты с ней не разговаривал?

– Одну минуту, – сказал Джек. – По телефону.

– Представляешь, она прилетела из Англии, – сказал Делани. – Из всех женщин, которых я знал… о, Боже, какие переплетения… Знаешь, о чем я думал, лежа тут, Джек… Я бы хотел увидеть всех людей, которых я любил, обижал, использовал, ненавидел, и объясниться с ними. Растолковать им, почему я поступал так, а не иначе, поведать, какую боль или облегчение они мне принесли. Освободиться…

– Тогда здесь пришлось бы поставить регулировщика, который направлял бы поток посетителей, – пошутил Джек, сознательно уходя от серьезного разговора.

Несомненно, моральное состояние Делани не улучшилось бы, если бы он стал, лежа в постели, подводить окончательные итоги.

– Многие считают меня мерзавцем, – тихо сказал Делани. – Так было всегда. Даже в детстве. И всю жизнь я притворялся, что мне это безразлично. Притворялся…

– Я выпушу бюллетень, – сказал Джек. – «Морис Делани вовсе не мерзавец». Так ты сэкономишь массу времени.

– Что касается женщин… – продолжал Делани, не замечая легкомысленного тона своего собеседника. – Не отличаясь красотой, в юности я не имел тех женщин, которых хотел. Потом я стал большой шишкой, и оказалось, что я далеко не урод, меня находили остроумным, обаятельным, неотразимым, женщины выстраивались в длинную очередь.

Он сухо усмехнулся.

– Если бы я не заглядывал в зеркало, я бы поверил, что во мне шесть футов роста и я божественно красив. Я принялся наверстывать упущенное. Полагаю, я компенсировал себе те годы, когда девушки считали меня некрасивым. Я всегда боялся, что сон кончится, и какая-нибудь женщина, взглянув на меня, засмеется и скажет: «Да я тебя знаю, ты – Морис Делани, безобразный коротышка из чикагского Саут-Сайда». Однажды на западном побережье девушка пыталась покончить с собой из-за того, что я бросил ее. Врачи спасли ее, но, когда я узнал об этом происшествии, в первый момент я испытал не радость по поводу того, что она осталась жива; я подумал – надо же, женщина решила, что из-за меня можно умереть. Я получил удовлетворение. Наверно, те, кто считает меня мерзавцем, близки к истине…

Он вздохнул.

– Похоже, я устал, – сказал он слабеющим голосом. – Посплю немного. Спасибо, что пришел… Не бросай меня, Джек. Мы с тобой еще удивим мир. Пожалуйста, сообщи свой новый адрес…

Он закрыл глаза, отдаваясь во власть своей слабости и погружаясь в вечернюю больничную тишину.

Джек встал, кивнул неподвижно сидящей в своем углу медсестре и бесшумно покинул палату.

В гостиной повсюду лежали газеты – пять-шесть французских изданий, а также средиземноморский выпуск нью-йоркской «Геральд Трибьюн». Сообщение о гибели Деспьера находилось на первой полосе французских газет и на второй полосе «Трибьюн». Джек снова и снова перечитывал короткую сухую заметку. Деспьер вместе с патрулем угодил в засаду; рядом с ним взорвалась граната. Все газеты ошибочно утверждали, что ему было тридцать два года. Из родственников у него осталась лишь сестра, жившая в Байонне. Завтра его должны были похоронить в Алжире с воинскими почестями. Деспьер любил солдат, он находил в них нечто детское, и идея похорон с воинскими почестями позабавила бы его.

Джек собрал газеты и бросил их в корзину для мусора, чтобы больше к ним не возвращаться. Рукопись статьи Деспьера о Делани по-прежнему лежала на столе, прижатая пепельницей. Джек выдвинул ящик и положил туда рукопись. Деспьер просил уничтожить материал, но пока что Джек не мог заставить себя сделать это.

Он взял в руки постановочный сценарий картины и попытался сосредоточиться. Завтра съемки не состоятся из-за какого-то праздника. Джек обрадовался большому количеству праздников, отмечаемых католической Европой. Он сможет немного расслабиться и более тщательно подготовиться к дальнейшей работе. Но ксерокопированные строки расплывались перед его глазами; в голове Джека мелькал бесконечный калейдоскоп имен и фамилий – Делани, Деспьер, Вероника, Элен, Карлотта, Барзелли, Клара, Брезач, Делани, Деспьер, Вероника, Элен, Карлотта, Барзелли, Клара, Брезач…