Ирвин Шоу: Одиссея стрелка

Ирвин Шоу

Одиссея стрелка

- В Бразилии, - говорил Уайтджек, - худо было с девочками. С американками.

Они лежали на удобных койках под грациозно свисающим пологом из москитных сеток, в казарме, где, кроме них двоих, никого не было, тихой, пустой, затененной и особенно прохладной, если вспомнить, что снаружи слепило жгучее солнце Африки.

- Три месяца в джунглях, на рисе и обезьяньем мясе, - Уайтджек раскурил длинную толстую дешевую сигару и, покосившись на жестяную кровлю, погрузился в клубы дыма. - Когда мы оказались в Рио, мы точно знали, что заслужили американку. И вот лейтенант, Джонни Маффет и я, мы раздобыли телефонный справочник американского посольства и давай звонить прямо по алфавиту - секретаршам, машинисткам, переводчицам, регистраторшам, авось кто-нибудь из них клюнет.

Уайтджек ухмыльнулся, глядя на потолок. Улыбка очень красила его широкое, загорелое грубоватое лицо. Говор у него был южный, хоть и не тот, что вызывает у северян оскомину.

- Идея была лейтенанта, и, пока мы добрались до "К", он уже готов был бросить это дело, но тут мы напоролись просто на золотую жилу - "М". - Он медленно выпустил длинную струю сигарного дыма. - Ох-хо, - протянул он, мечтательно прикрывая глаза. - Два месяца и одиннадцать дней - как сыр в масле. Три бесконечно нежных и пылких американки со своим собственным жильем. Пиво на льду всю неделю, бифштексы - такие здоровенные, хоть мула ими седлай, и никаких тебе забот - валяйся на пляже после полудня; придет охота - поплавай. В общем, солдат спит, а служба идет.

- Ну и как были девочки? - спросил Стаис. - Что надо?

- Как вам сказать, сержант. - Уайтджек умолк и задумчиво поджал губы. Если по правде, сержант, девочки лейтенанта и Джонни были этакие смазливые зверюшки. А моя... - он снова замолчал. - ...В мирное время ей бы не подцепить себе парня, даже если ее зачислить в пехотную дивизию. Тощенькая, маленькая, выпуклостей меньше, чем у ружейного дула, да еще в очках. Но стоило ей на меня взглянуть, и я сразу понял: ни Джонни, ни лейтенант ее не волнуют. Она смотрела только на меня, и за стеклами очков взгляд у нее был мягким, полным надежды, робким и зовущим. - Уайтджек щелчком сбил пепел в консервную банку, стоявшую у него на голой груди. Иногда, - проговорил он медленно, - чувствуешь себя последним ничтожеством, если думаешь только о себе и не отвечаешь на такой призыв. Вот что я вам скажу, сержант. Я пробыл в Рио два месяца и одиннадцать дней, и даже не взглянул на другую женщину. Все эти загорелые бабенки, что шатаются по пляжу, вылезая на три четверти из купальников и вихляя своими прелестями перед твоим носом, - я даже не взглянул на них. Эта тощенькая очкастая пигалица была такой приятной, нежной и такой порядочной, что дай бог любому парню! Да будь он даже распоследним кобелем - он и глазом не повел бы на другую женщину.

Уайтджек загасил сигару, снял с груди жестянку, перевернулся на живот.

- Ладно, - сказал он, - я немного вздремну.

Не прошло и минуты, как Уайтджек тихо похрапывал, по-детски уткнувшись в согнутую руку мужественным лицом горца.

Снаружи, с той стороны, где была тень, доносилось заунывное диковатое пение: местный мальчишка утюжил чьи-то форменные брюки. С летного поля, в двухстах ярдах, снова и снова раздавался рев машин, садящихся или взмывающих в предвечернее небо.

Стаис устало закрыл глаза. С тех пор как он попал в Аккру, он только и делал, что валялся на койке, спал и грезил, слушая рассказы Уайтджека.

- Привет! - сказал Уайтджек, когда два дня назад Стаис медленно вошел в казарму. - Куда путь держите?

- Домой, - ответил Стаис, в который раз устало при этом улыбаясь. - А вы?

- Не домой. - Уайтджек чуть усмехнулся. - Совсем не домой.

Стаису нравилось слушать Уайтджека. Уайтджек рассказывал об Америке, о лесах Голубого хребта, где он служил в лесничестве, о стряпне матери и о своих потрясающих собаках, которым не было равных в умении брать и держать след, о том, как со среднего бомбардировщика он пытался в горах охотиться на оленя (ни черта не выходило - со дна ущелий поднимались вихри), о пирушках по выходным дням в лесу со своим другом Джонни Маффетом и с девчонками с мельницы из соседнего местечка. Девятнадцать месяцев Стаис не был в Америке, и рассказы Уайтджека переносили его в родные места, такие милые и почти осязаемые.

- Жил у нас в городке человек по имени Томас Вулф, - начал в то утро Уайтджек ни с того ни с сего. - Это был здоровенный парень, и отправился он в Нью-Йорк, чтобы стать писателем. Может, слышали о таком?