Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

Дошли пешком до Старого Оскола. Баня там была. В левую дверь пускали парней, а нас, девчонок, со двора. В парилке все и встречались. Понимаешь, никто не хихикал, не грохотал. Умели нас уважать…

Степанида Ивановна замолчала. Я не видела ее лица, но показалось, что она рукой смахнула слезы.

— А вышли мы, девчонки, одеваться, раздают чистое белье — кальсоны и солдатские рубашки. Вот тут-то мы и задали ревака. В бане крепились, хотя там и стыд терпели, а здесь всех прорвало. Плачем в три ручья. Наконец, догадались, стали кальсоны обрезать, заработали иголками. А рубашки пришлось подворачивать.

Женщина снова раскурила цигарку. Облако синего дыма качнулось и медленно стало подниматься кверху.

— Без стихов скажу. Влюбилась я, — медленно сказала она. — Лежал раненый у нас в палате. Ноги перебило ему. Посмотрела я на него и подумала: «Мой, мой». Белье взялась постирать, а потом платочек вышила, в уголке две буквы на память: «С» и «Ю». Степанида и Юрий. Не знаем мы, бабы, как сказать о своей любви. Спешим бельишко постирать. И я так же начала… Хотела, чтобы ребенок был от него… Надеялась, ждала, да все напрасно. Выписался Юра из госпиталя и направился в свою часть… Танкистом он был… водителем танка… Подбили их танк в бою… два дня дрались с фашистами… все погибли… Из части написали: Юру посмертно представили к ордену Красного Знамени… Думала, умру от горя… Работала день и ночь, старалась забыться… слезы свои заглушить.

В то время в нашу палату поступил младший лейтенант. Помню, несли мы его с Катей, моей подругой, и уронили. Устали очень. Покрыл он нас матом страсть как. Но мы не обиделись: знали, заслужили. Поделом нам тогда от него попало! Долго он не поправлялся после операции. Наконец, подошло время выписываться ему из госпиталя, позвал он меня ехать с собой в Воронеж. Согласилась. Знал он об Юре, моем танкисте. Не могла я скрыть, что любила другого раньше его. Поначалу мать младшего лейтенанта меня приняла хорошо. Я работала в больнице, он научился часы ремонтировать, мастером стал.

Прошел год, второй. Война кончилась, а потом и хлебные карточки отменили… Мы совсем здорово зажили… Только замечаю, старая на меня все косится, дуется… Однажды прямо спросила в упор: «Внука ты скоро принесешь?» — «Не знаю». — «А ты старайся… Сын мой исправный, ты виновата… Знаю вас, военных девок, таскались с разными».

А разве я таскалась? Был у меня один Юра… Я не скрывала… Любила его… А детей не могла иметь потому, что надорвалась… Нельзя нам, бабам, тяжести таскать… Да разве мы об этом тогда думали… Победа была нужна, о ней мы только и думали… О стране своей думали.

Степанида Ивановна вздохнула и замолчала. Попробовала затянуться цигаркой, но она потухла. Отыскала коробок спичек. Пока прикуривала, сломала несколько спичек от волнения. Раскурил?, цигарку и жадно стала глотать дым.

— Развелась я со своим младшим лейтенантом… Не думал он обороняться от матери… Заела меня старая… Приехала я в Москву… Ну, сказала я себе, начинай жить по-новому, гвардии старшина… Звание у меня такое. Встретила случайно хорошего человека… Александра Савельевича… так его звать… полюбила… Вроде Юры он, душевный и спокойный… Тоже воевал, фронтовик. Все понял… меня понял… потому что настоящий человек чужое горе поймет… Заговорила я тебя… Глаза у тебя закрываются, Анфиса… А что с тобой стряслось? Рассказывай.

Ничего не утаила я от Степаниды Ивановны. Многое скрывала от мамы, от подруг. А в комнате гвардии старшины словно прорвало меня. Рассказывала и плакала.

Узнала Степанида Ивановна об Алике Воронцове, Жоре, костюме джерси, о моем аресте.

— К экзаменам меня в школе не допустили… А у мамы Егор Кузьмич объявился… Ушла я из дому…

— Ну и дела! — вздохнула Степанида Ивановна и погасила цигарку. Дым рассеялся, и я увидела ее задумчивое лицо, строгие глаза. — А случилось это потому с тобой, девчонка, что ты представила себя необыкновенной, не такой, как твои товарищи… Алика своего сочинила… Не заметила, что он дрянь… Учительница тебя предупреждала… Как ее звать?

— Мария Петровна.

— Марию Петровну ты не послушала… А ведь она предупреждала: «Не дружи с Воронцовым». — «Подумаешь, указчики нашлись! Я — Анфиса! Сама все понимаю и во всем разберусь». А на деле вышло все наоборот… Обманули тебя… Мать ты строго взялась судить, а не имела права… Просмотрела ты хороших парней на заводе… Васю и Олега… А они могли стать настоящими товарищами… Маша Королькова тоже торопыга… Жизнь ты не знаешь. Людей много хороших… Ты их еще встретишь… Вот что, поезжай ты к моему Александру Савельевичу… Поработаешь в его экспедиции… Холодный ветер продует голову… глупостей не останется… Пусть люди поверят в тебя… А вернешься — сдашь экзамены за десятилетку… Сама решишь, что тебе делать… На завод идти или учиться. Ты поняла? А с матерью твоей я сама завтра поговорю. Попрошу, чтобы отпустила тебя.