Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

Свистунов вдруг смягчился.

— Не люблю я грязного белья, — примирительно сказал он. — Заставил Аверьяна вымыть ноги и выстирать портянки. Не сделает — вымету из палатки.

— А если не послушается?

— Ты что, в самом деле чокнутая? Заставлю!

— Володя, дай крест посмотреть.

И сама сняла толстый кусок ржавого железа.

— Зачем таскаешь такую тяжесть? Давай выброшу! — Я раскрутила крест, готовясь кинуть его в Хауту.

— Не смей! — Бугор закричал и бросился на меня, сжал стальными пальцами руку.

Крест упал на камни, звонко лязгнув. Я вырвалась и побежала. Показалось, что в руке у Свистунова острый нож.

Расстроенная, я пришла на кухню к Вере.

— Что случилось, коза?

Я промолчала. Принялась мыть миски, чтобы занять себя.

Вера подавила тяжелый вздох.

— Не хочешь говорить, твое дело, — достала из кармана круглое зеркальце, разглядывала свое лицо. Ей не понравились брови, и она подчернила их карандашом. — Анфиса, скажи, кто красивее, я или Тоська?

— Ты.

— А по правде?

— Ты, ты, ты! Довольна?

— А Лариса красивее меня? Они с Сергеем будут целый день вместе… Хотя бы завтра в маршрут с другой студенткой пошел… Ты не слышала, постоянно будут ходить одними парами?.. Я ему сама варенье наложу… Чем бы его еще угостить? Ты не знаешь?

— Испеки пирог.

— А где духовка? Ни печки, ни духовки. Что на керосинке сделаешь?

— Мама пекла пирог на сковородке… Она рассказывала, после войны голодно было… Хлеб по карточкам выдавали, сахар по карточкам… Дома ни грамма муки. Папа с фронта приехал… Мама булку размочила в молоке. В середину повидло положила… Пирог вышел… Так они вдвоем Победу и отпраздновали… Варенье у тебя есть, сгущенного молока дополна… Поняла?

Вера порывисто обняла меня, принялась целовать.

— Анфиса, ты золотко! Век тебя не забуду!

Но мне было не до ее дел. Хотелось побыть одной, разобраться в Володьке и в словах Гущина.

Ничего хорошего я не ожидала от высокой женщины с грубым, прокуренным голосом, которая тащила меня за собой по темным улицам. Я не могла понять, откуда она взялась и что ей от меня нужно.

Я страшно устала. Мне безразлично было, что со мной произойдет. Апатия овладела мной. Устала прятаться и убегать. Перестала верить людям. Горькие мысли навалились на меня. Разве Алик Воронцов не говорил, что любит меня, а обманул… Оказался подлецом… Как поступил?.. Себе и мне жизнь поломал. Из-за него меня не допустили к экзаменам…

А тут еще этот надоедливый дождь. Он извел меня. В туфлях полно воды. На мне нет сухой нитки, промокла насквозь. Куда она тянет?

Женщина остановилась перед темным парадным. Решительно рванула дверь. Втолкнула меня. Мне пришлось убедиться, что у нее сильные руки.

— Шагай!

Первая ступенька, вторая…

Высокая женщина обогнала меня. Хлопнула дверь. Я оказалась в маленькой прихожей. Зажмурилась отсвета яркой лампочки.

— Раздевайся! — последовала властная команда. — Ночевать будешь у меня… До утра никуда не отпущу.

На вешалке висели меховая шуба, пальто, белый халат.

Я выбрала свободный крючок и повесила мокрое пальто. Тяжелые капли застучали по линолеуму.

Женщина прошла в комнату. Я с трудом узнала ее. Она показалась мне ниже ростом, старее. Морщины на лбу, в уголках рта. В волосах седые пряди. Но особенно поразил ее костюм: белая блузка заправлена в военные брюки, на ногах кирзовые солдатские сапоги.

— Устала на каблуках ходить, — доверительно сказала хозяйка и впервые улыбнулась. — Люблю сапоги. Ноги в них отдыхают. А туфли ты снимай. Ноги промочила? Держи! — протянула мне серые растоптанные валенки.

В таких же валенках папа ходил дома. Их он привез с фронта.

— Я чайник поставила. Попьем мы с тобой чайку. Я заварю крепкого. Ты вся дрожишь. Испугалась? Перемерзла? А знаешь, давай-ка выкупайся в ванне, а то завтра сопли распустишь. Звать тебя как?

— Анфиса, — тихо ответила я, не зная, как себя вести.

— Ты чего стоишь? Я сказала, раздевайся, Анфиса. А меня Степанидой величают, по отцу Ивановной, а больше Степой звали… А сейчас Дядей Степой стала. Привыкла я!

Я испуганно смотрела на хозяйку, ничего не понимая. Почему она дядя Степа?

Степанида Ивановна говорила требовательно, как будто отдавала приказ. Фразы были короткие и отрывистые. Словно она имела на это право.

Наверное, она работник милиции. Ходит по улицам в гражданской одежде. Брюки надела, а китель забыла!

Я нерешительно топталась на месте. Стыдно раздеваться, показывать свою штопаную рубашку с оторванным плечиком.