Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— Анфиса, тебе письмо привезли. Боб Большой сказал. Подговори девчат, чтобы моих хариусов быстро почистили. Ухой угостишь!

— Володька, а ты человек! — я подпрыгнула и чмокнула Свистунова в колючую щеку. — Ты человек, человек!

— Девочки, ставим камералку, — сказал Александр Савельевич, обращаясь к студенткам, прибывшим на практику. — Познакомимся позже, а сейчас за работу. Время дорого. Вера, принимай хозяйство от Анфисы. Командуй на кухне. Свистунов, ты с Цыпленковым и Гущиным перенесешь взрывчатку в палатку ВВ.

— Камералка, камералка! — в четыре голоса обрадованно закричали студентки и радостно запрыгали.

Вера недовольно засопела. Настроение выдало ее лицо: с острых скул сбежал румянец.

— Камералка не для нас с тобой, Аникушкина! — сказала она сердито. — Знай, сверчок, свой шесток. Носами мы с тобой не вышли… работяги мы… Поняла? Мое место у керосинок, а твое — куда определят… На подхвате будешь.

— Брось злиться, — обняла я подругу. — Ты знаешь, что такое камералка?

— Нет.

— Ты у Сергея не спрашивала?

— Не было такого разговора, — Вера повернулась в сторону снежного хребта. — Сейчас поняла… Зря нанялась работать в экспедицию… Зря за деньгами погналась… Ты не жалеешь? Ты плакала, я видела.

— Не жалею! — Я не хотела признаться Вере, как я рада, что, наконец, освобождаюсь от кухни и передаю ей закопченную палатку, чадящие керосинки, примусы, поджарки и каши, банки с супами и рассольниками. Мои волосы и так пропахли соусом, луком и жиром.

— Чудишь ты, Анфиса! Передо мной-то хоть не хитри!

Скоро мне пришлось убедиться, что Вера зря злилась. Для Александра Савельевича мы были все равны. Пришло время ставить шатровую палатку, он нас с Верой не забыл, позвал.

Мы держали столб, пока Лешка Цыпленков и Володька Свистунов забивали металлические ломы в камни и закрепляли его веревками. Одна растяжка лопнула, столб упал, и брезент, как огромный купол парашюта, накрыл работавших. Девчонки испуганно завизжали. Я упала на студентку.

— Больно? — спросила я.

— Нет. А тебя не ударило?

— Чуть-чуть. Терпеть можно.

— Давай познакомимся, — сказала девушка. — Я Тося Ермолова, учусь на втором курсе, а мою подругу зовут Зиной.

— Москвичка?

— Нет, воронежская.

— Я Роза, — пропищала сбоку девушка, протягивая мне ладошку. — Учусь на втором курсе. Родилась в Тобольске.

— Она на Коньке-Горбунке прилетала в Московский университет, — вставила Тося Ермолова. — Мы с Розой — сибирячки.

— Анфиса Аникушкина, — представилась я. — Рабочая второго разряда. Жила в Москве.

— Лариса Чаплыгина, — сказала жеманно красивая девушка, стараясь ногами сбросить брезент. — Киевлянка. Учусь на третьем курсе.

— Я буду вас кормить, — представилась повариха. — Зовут Верой. Будущий врач для олешек. Учусь в Салехардском веттехникуме.

— Значит, Айболит! — засмеялась Тося Ермолова. — Ты не обижайся. Начнешь лечить песцов и зайцев — зови меня. Я люблю с животными возиться. Дома у меня есть собака Лапа — кавказская овчарка. Уезжала, она скулила жалобно. Приеду — радостно бросится навстречу.

— Воробьева Галя! — назвала себя курносая девушка с вьющимися волосами. — Я тоже с третьего курса. В университет приехала из Хабаровска.

— Кто Айболит? — спросил неожиданно появившийся Володька Свистунов, встряхивая брезент. — У кого болит? Столб ушиб?

— Девушки, чей это парень? — тихо спросила Лариса Чаплыгина, не спуская глаз с Володьки. — Лучше скажите, все равно отобью.

— Володька Анфисин! — Ольга дурашливо хихикнула, прикрывая рот ладонью, и показала на меня пальцем.

— Это правда, Анфиса? — Лариса дотронулась до моей руки.

— Слушай, что она выдумает, — сказала я с обидой. — Ольга, не дури. Бородач мне не нужен. Даже не заглядываюсь. Понравился тебе, я рада!

— Сильный парень. Как его зовут?

— Володька Свистунов, — торопливо объяснила Вера. — Анфиса его так зовет. А он Бугор. Кличка у него такая. Бугор!

— Бугор — здорово! Слово какое! Ты, Анфиса, не обижайся. Понравился мне твой Бугор, — призналась Лариса.

Скоро камералку нельзя было узнать. Геологи собрали складные столы, завалили их картами, фотоснимками. Они соскучились по настоящей работе и старались наверстать время.

Я заглянула в палатку и снова, как на сто десятом, долго стояла, вслушиваясь в музыку непонятных слов…

Александр Савельевич сидел перед развернутой картой. Острые локти упирались в крышку стола.