Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

— Тут какая-то ошибка! В этом свертке мое платье… платье для школьного выпускного вечера!.. Я танцевать в нем должна.

— Теперь потанцуешь годика через два, — засмеялся парень в плаще. — Ну, мастерица ты сочинять. Советую тебе в МУРе во всем признаться. Тебе лучше будет.

Возле подъезда, прижавшись к тротуару, стояла милицейская машина с синей полосой вдоль кузова. На окнах — решетки.

Со мной пошли два милиционера, позванивая подковками сапог.

«Дяденьки! — взмолилась я. — Неужели вы поверили, что я воровка? Заступитесь за меня. Заступитесь!».

А в комнате геологов по-прежнему шли горячие разговоры о предстоящей поездке. Сизый дым висел над самодельными столами, развернутыми картами, фотоснимками, флакончиками с разноцветной тушью.

По-своему коротали время и у нас в девичьей. Вера, у которой медленно заживали обваренные руки, донимала меня критикой парней и разными практическими советами. Она оказалась способной вышивальщицей. В дело пошли вафельные полотенца. В каждой клеточке появились крестики и запестрели цветы: красные розы, голубоватые астры и желтые ромашки.

Скоро на алюминиевой койке-раскладушке поварихи сверху спального мешка красовалась маленькая думочка, а за ней цветная салфетка украсила ящик из-под тушенки.

Ольга крепилась и старалась не обращать внимания на Верину работу, переглядывалась со мной, но выдержки ей хватило ненадолго. Она оторвалась от толстой книги «Радиодело» и тоже вооружилась иголкой. К вечеру и на ее полотенце появились красные петухи.

Я не признавалась, но про себя завидовала Вере, ее мастерству.

— Да это же картинная галерея, — удивился Аверьян Гущин, заметив в комнате Верины вышивки, и своими громкими возгласами привлек внимание остальных парней.

Мишка Маковеев внимательно разглядывал вышивки, зачем-то даже потрогал подушку Веры руками и сказал:

— А я думал, ты масляными красками нарисовала цветы.

— Вышила, — ответила, улыбаясь, поощренная вниманием Вера.

— Да ты, Веруха, у нас художница, — уверял Аверьян. — Какие хорошие сны приходят на такой думке!

— Да, здорово бы на ней поспать, — мечтательно согласился Цыпленков и зачмокал губами от воображаемого удовольствия.

— Пустое дело. Лучше бы ты, девка, носки теплые связала, — скупо бросил Володька Бугор. — Ноги надо беречь. Походишь в резиновых сапогах — сама поймешь.

Вера едва сдержалась, чтобы не наброситься на Бугра. Красными пятнами покрылись лицо и шея. Она бросила выжидающий взгляд на меня, видимо, ища поддержки.

Мне снова пришлось убедиться, что Бугор бывал на Севере и знал практическую цену каждой вещи. Я разозлилась на него за Веру и не могла понять, зачем он обидел ее. Но самое непонятное произошло со мной. Я перестала замечать расшитую думку, салфетки и накидушки, я больше ей не завидовала.

Шум за стенкой, в комнате геологов, привлек мое внимание.

«Вот там настоящие дела», — подумала я.

Робко вошла в соседнюю комнату.

На меня не обратили внимания. Прислонившись к косяку двери, слушала. Выделялся хрипловатый голос Александра Савельевича:

— Примерные маршруты мы наметили. Среди гранитов и гнейсов можем встретить твердые кварцевые жилы с золотом и цветными металлами или пегматитовые жилы с полевым шпатом, кварцем и черные пятна редких металлов. Но главное — медная руда. Будем ходить в маршруты, каждый день забираться на горушки!

— Анфиса, что тебе?

— Надо подписать докладную, — нашлась я.

— Давай.

Сергей сидел, подперев голову руками. Лицо оживленное, чуть порозовели щеки.

«Картинная галерея», — мысленно передразнила я Аверьяна Гущина и особенно остро поняла, что за нашей стеной геологи жили настоящими, большими заботами и делами. — Прав Бугор. Шерстяные носки куда важнее, чем расшитая думка и салфеточки».

Непонятные слова геологов беспокоили и тревожили меня. Я не могла вступить в разговор, кого-то поддержать и с кем-то не согласиться.

На улице мне показалось, что темные тучи поднялись. Процеженный свет смыл синеву со снега. Угрюмо краснел обрывистый край скалы. Меня вдруг потянуло к скале, захотелось отколоть кусок камня и понять, из-за чего каждый день спорили до хрипоты геологи.

Я отыскала топор и медленно направилась напрямик к горам. Ледяная корка не хрустела, не крошилась, а проминалась под ногами.

Идти по глубокому снегу было трудно, и я устала. В валенки набился снег. Он таял и холодил ноги. Я могла отказаться от своей затеи и вернуться, но, видно, упрямство родилось раньше меня, как любила говорить мама. Я продолжала идти.