Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Арслан, все-таки не выдержав, бросил:

— Этот Кари-ака устраивает угощение за угощением, а многие детей не могут накормить досыта.

Кизил Махсум насупил свои рыжие брови, посуровел.

— Ты, братец, ешь виноград, а из какого он сада, не спрашивай. Он из уважения к тебе приглашает, а ты…

— Ну ладно, — заставил себя улыбнуться Арслан. — Приду.

— То-то, братец, так-то лучше. Будешь сторониться хороших людей, друзья отвернутся от тебя и останешься один как перст в целом свете. Не так ли, матушка? — обратился Кизил Махсум к Мадине-хола.

Та поспешно закивала:

— Конечно, конечно, милый. Мудрые люди говорят: разговаривая с одним, ума набирайся, а на иного глядя, судьбе своей радуйся.

— С Кари-ака нам нынче не резон терять связь, — сказал Кизил Махсум, поднимаясь с места. — Теперь он хоть и не высокий бугор, а все же начальничек.

Мадина-хола вышла проводить его до калитки.

Мусавату Кари, ходившему прикрыв бритую наголо голову зеленой тюбетейкой, удалось продвинуться: к нему перешли дела председателя махаллинской комиссии. Прежний председатель уехал на фронт. Теперь, что бы в махалле ни предпринималось, Кари был главным советчиком. Той ли у кого, или похороны, а может, кто-то продает дом — Кари руководит всеми этими мероприятиями. Без его посредничества никто из вновь прибывших не может снять комнату в махалле. С первого взгляда он научился определять, кто перед ним стоит — может ли этот человек быть ему полезным. Новый председатель то и дело созывал махаллинцев в чайхану на собрания. Произносил перед ними речи, в которых часто употреблял слова «сосьолизм», «каланилизм» и произносил их на арабский лад — растянуто, точно читал Коран. С помощью краснобайства он многих махаллинцев склонил на свою сторону. Некоторые восхищались его деловитостью, организаторскими способностями, умением для кого-то что-то раздобыть, хотя и знали, что Мусават Кари вряд ли стал бы заниматься бесприбыльным для него делом.

Проходя мимо знакомой маленькой калитки, Арслан подошел к дувалу и, приподнявшись на цыпочки, заглянул во двор. Это был двор Баймата. Он зарос бурьяном и сделался местом обитания одичавших кошек. На айване все еще лежала груда тряпья, в которой спала когда-то маленькая Субхия.

Арслан долго стоял, глядя на двор, и не мог отогнать от себя тягостные мысли. Они не покинули его и когда он перешагнул порог калитки Мусавата Кари. В углу двора, зазвенев цепью, зычно залаяла собака. Та самая, которая когда-то укусила Субхию.

Появился Атамулла. Он поздоровался с Арсланом, проводил его в комнату для гостей. Вокруг большой хонтахты сидели сам хозяин, Кизил Махсум и Баят-бола в гимнастерке, перепоясанной широким ремнем. Мусават Кари поднялся и милостиво пригласил Арслана занять одно из почетных мест.

Арслан поздоровался и сел рядом с хозяином, ближе к двери.

— Прошу обратить внимание к дастархану, — сказал Мусават Кари, указав рукой, и протянул Арслану пиалу с чаем.

Минуты две-три царила неловкая тишина. Видно, Баят-бола что-то рассказывал, а когда вошел Арслан, умолк. Сейчас он сидел, сосредоточенно расщепляя фисташки.

— Глядите-ка, какие холода наступили, — сказал Арслан, чтобы как-то нарушить неловкую тишину.

— Ничего, зима, она тоже нужна. Полютует да пройдет, — сказал Мусават Кари и обратился к Баяту-бола: — А как в тех краях, где вы побывали? Зима небось еще злее?

— Да-а, снегу выше головы, — ответил тот и провел ладонью над макушкой. — Для наших джигитов российская зима смерти подобна. И длится-то больше полугода! Те, кто прибыл из теплых мест, не могут к ней привыкнуть.

— Арсланджан тоже чуть было не оказался в тех краях. Молодец, выкрутился! Сейчас каждый должен думать о том, чтобы сберечь свою жизнь. Зачем ни за что ни про что подставлять лоб немецкой пуле? Ну как, братишка, на заводе дела идут?

— Нормально.

— Ну, ты, пожалуйста, ешь. Ешь. Мы тут перекусили без тебя. Думали, ты еще позже придешь. Твой зять говорит, что ты всякий раз еще и после смены остаешься. Себя не жалеешь, братец, себя не жалеешь…

— Что поделаешь, все так работают, не уклоняться же мне.

— А кто работает-то? Да такие недалекие, как твой Нишан-ака. Работает-работает, а в доме как было пусто, так и сейчас хоть метлой мети. Работать тоже с умом надо, братец.

Мусават Кари по сей день считал Нишана-ака, который в своей жизни не сделал ничего такого, что заставило бы его жить, как говорится, с прикушенным языком, своим первым врагом. После того как Мусават Кари пробился в махаллинские начальники, ему казалось, что все заискивают перед ним. Если кто и недолюбливал его, все же делал вид, что уважает. Только этот упрямец Нишан при любом удобном случае насмехается над ним, вредит его авторитету. Мусават Кари же старался отплатить ему тем, что среди махаллинцев распространял о нем всякие небылицы и этим хотел отвадить от него людей: пусть, дескать, попробует в жизни побарахтаться один. Но после одного инцидента, происшедшего между ними, он стал опасаться, избегать встреч с ним и досаждал ему тайком, незаметно. Но шила, как говорится, в мешке не утаишь…