Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Хорошо, — согласился Арслан.

Нургалиев вынул пачку «Беломора». До начала смены оставалось несколько минут. Закурили.

— Поступил большой заказ, — сказал Нургалиев, щурясь от едкого дыма. — Будем отливать детали мин и снарядов.

— Наше дело — выполнять что скажут.

— Не просто так ведь нам с тобой броню дали, а для того, чтобы мы на совесть трудились.

— Лучше бы на фронт…

— А ты не расстраивайся, — Нургалиев положил руку Арслану на плечо, — тут тоже нужны люди. Если все уйдут на фронт, кто будет делать для фронта танки, снаряды? Тебе пора, Арслан, заступай!

Арслан кивнул. Быстро переодевшись, подошел к клокочущим вагранкам, выплескивающим пламя. Подтолкнул наполненный кипящим металлом ковш. Казалось, гудели от напряжения цепи, к которым был он подвешен, да где-то под потолком скрежетали на рельсах ролики. Чуть наклонив ковш над формой, Арслан заливал металл, который сердито шипел и разбрасывал искры. Не прошло и получаса, тело его уже лоснилось от пота.

Арслан работал самозабвенно. В таком состоянии человек, может быть, пребывает, если только слушает прекрасную музыку или углубился в чтение интересной книги. Работа Арслана захватывала именно так. Движения его быстры и точны, взгляд сосредоточен. Литейщику иначе нельзя. Малейшая неточность — деталь забракована. Во время работы литейщики не разговаривали. Да и все равно в таком шуме не услышали бы друг друга. Изредка изъяснялись знаками. А больше они старались понимать один другого по взгляду…

Усталость Арслан чувствовал только в те минуты, когда отвлекался от дела: снова слышал шум, а перед глазами искры, искры со всех сторон. Шум постепенно стихал, усталость проходила по мере того, как он вновь включался в работу. Однажды Нургалиев, со стороны любуясь им, сказал: «Вот что значит кровь! Поглядите на него — копия отца!»

В душе Арслан гордился собой. В литейном цехе работать может не каждый, а только тот, у кого отменное здоровье. Не всякий может выдержать это адское пекло да грохот, от которого, кажется, мозги начинают вибрировать. Когда в цехе появлялся новичок, ветераны переглядывались, «Посмотрим, — каков этот — калай [78] Калай — олово. или пулат [79] Пулат — сталь. ?» — означали их взгляды. И это становилось известно самое большее через три дня. «Калай» не выдерживал больше…

В полдень, возвращаясь из столовой, Арслан встретил Нишана-ака.

— Тебе же была повестка, — сказал старый мастер. — Болезнь, что ли, приключилась какая?

Арслан повторил то, что уже повторял десятки раз. Ему очень хотелось ничего не таить от Нишана-ака, рассказать все как есть, чтобы старый друг его отца не смотрел на него с иронией. Но вынужден скрывать истину даже от матери.

— Ну, братец, — усмехнулся Нишан-ака, — моя сестра вон тоже одна-одинешенька, а у нее обоих сыновей призвали. Давеча из Пензы племяши мои прислали письмо. Миномет изучают. Выходит, сегодня-завтра отправят на фронт. Так что ты, братец, не криви душой.

— Ну, значит, я здесь больше нужен, — потупясь, пробубнил Арслан.

— А другие не нужны? — глянул на него в упор Нишан-ака.

— Вы же знаете, Нишан-ака, я хотел добровольно пойти.

— Знаю.

— Значит, излишни ваши упреки.

Нишан-ака уклончиво отвел взгляд в сторону.

— В махалле поговаривают и другое…

— Что… поговаривают? — насторожился Арслан.

— Говорят, зятек ваш Кизил Махсум сумел кое-кому подсунуть. Говорят также, что ты в близких отношениях с дочерью Хумаюна-домля и они оказывают тебе поддержку. Да мало ли что еще говорят…

— Услышать бы мне это самому! — вспылил Арслан, побагровев. Глаза его сверкнули, будто свет вагранки отразился в них. Он круто повернулся и размашисто зашагал в сторону своего цеха.

— Постой же! — донесся голос Нишана-ака.

Арслан не обернулся.

В один из поздних зимних вечеров, когда Арслан собирался укладываться спать, чтобы подняться опять ни свет ни заря, в дверь постучали, и в комнату вошел Кизил Махсум. Мадина-хола обрадовалась, не зная, куда усадить гостя. Арслан же старался скрыть раздражение, отложив объяснение для более подходящего момента: гость, какой он ни есть, все-таки гость, и закон требует ему оказывать знаки гостеприимства.

Выпив пиалушку чая, Кизил Махсум объяснил причину своего столь позднего визита:

— Днем тебя дома не застанешь, братец. У тебя все работа да работа, ничего другого, кроме работы, и не знаешь. Забыл всех своих друзей-приятелей. Зато друзья тебя не забывают. Завтра вечером приходи к Кари-ака, у него соберется хорошая компания.