Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Но ведь есть и другие. Я боюсь, Кирилл.

Дверь банкетного зала приоткрылась, послышался смех и крики: «Горько! Горько! Горько!» Двери распахнулись, и застольное многолюдье двинулось в зал. Оркестранты поднялись. Грянул свадебный марш.

Внешне ничего не изменилось. Кирилл — руководитель группы, Мерзлый — его правая рука. И все-таки корабль дал течь. Еще не знаешь, где трещина, велика ли она. Интуитивно догадываешься — она есть. Куда подевалась раскованность? Кирилл стал замечать, что он тщательно взвешивает, обдумывает каждую фразу. А еще — что не торопится начинать разговор первым, ждет слов Мерзлого.

Что это — случайность, стихийное совпадение?

Не хочу быть навязчивым, но мне кажется, Кириллу осточертели возражения, недомолвки, неторопливая речь Мерзлого, его привычка разбивать фразу долгими затяжками, какими-то манипуляциями со своей трубкой: то он ее чистит, то простукивает, выбивая остатки пепла, то, наоборот, старательно уминает пахучий табак, затем свистяще посасывает (раскуривание трубки тоже целая процедура) — все это должно переждать, и только затем Мерзлый продолжит оборванную на середине мысль.

Кирилл как-то зло обронил в разговоре: «Такое ощущение, будто я присутствую на торгах собственными идеями. Цены заявлены, а окружающие мнутся: ни «да», ни «нет». Товар непривычный, никто не знает, какую цену ему положено иметь».

Я спросил его: «Что так?» Он не торопился с ответом, пожал плечами, сокрушенно вздохнул:

— Сам не знаю.

Помолчал, как бы взвешивая на слух внушительность сказанной фразы. Остался недоволен и тотчас пояснил:

— Видимо, утрачена вера в единомыслие. И вот теперь эта поездка в никуда.

— Останови здесь.

Артем резко затормозил, чертыхнулся.

— Сколько тебе раз говорить, предупреждай заранее. У меня от твоих фокусов тормозные колодки летят…

— Извини.

Кирилл с трудом выбирается из машины, делает несколько крупных шагов, похожих на скачки. Останавливается перед почтовым ящиком. Разглаживает конверт и проталкивает его в темный проем. Пять прыжков, и он уже в машине. Упал на сиденье, глубокий вдох, глубокий выдох.

— Порядок. Третий день с собой таскаю. Склероз.

— Ну и как?

— А никак. Она сказала «нет».

— Иди ты! — Артем даже присвистнул. — «Нет» в смысле «нет» или «нет» в смысле «да»?

— У «нет» существует одно значение. — Кирилл ловко выхватил зажигалку, прикурил сам, протянул Артему.

— А это письмо?

— Сила инерции! — Кирилл досадливо отмахнулся. — Развод стал стереотипом, атрибутом современного стиля, модой. Да… да. Модно увлекаться стариной, носить дубленки, держать собак, быть разведенным. Послушай, куда мы едем?

— Мы едем вперед. На природу, на морозный воздух. — Артем опускает боковое стекло, выбрасывает окурок. — Развод разводу рознь. Как утверждают статистики, за последнее время резко участились разводы людей, проживших совместно более семи — десяти лет. Странно, правда?

Кирилл сдул с рукава пепел.

— Нисколько, век такой. Люди стали сложнее. На постижение друг друга уходит слишком много времени.

— Сложнее становимся не только мы, наши дети тоже.

— Тема, ты мне надоел.

Мерзлый следит за дорогой, продолжает говорить:

— Моральный ущерб от такого развода громаден: во-первых, он порождает одиночество; во-вторых, он является олицетворением эгоизма; в-третьих, делает ущербными детей. Сам факт подобного развода есть утверждение истины: предательство ненаказуемо.

— Все?

— Нет! Ты знаешь, что скажет Анюта? Она на редкость смышленая девочка. Она скажет: «Мой папа — дерьмо».

— Скотина! Останови машину, пока я ее не перевернул и не набил тебе морду.

Артем сбрасывает газ, толкает дверцу:

— Прошу! Только учти, ты не взял денег на дорогу. Бесплатно тебя никто не повезет. Уже сороковой километр. — Артем лениво щурится на солнце.

— Доволен… — Кирилл выбрасывает ноги из машины, сидит не двигаясь. Лицо утомленное. Он похудел, синие круги под глазами.

— До чего же на душе муторно, если бы ты только знал.

Собственно, это уже не вечер, преддверие ночи. Притушены фонари. Машины, почувствовав простор и пустоту улиц, проносятся стремительно.

Мы идем молча, эхо шагов обгоняет нас.

Светофор на перекрестке помаргивает желтым глазом. Даже у станции метро редколюдье. Остановились внезапно. И голос твой внезапный, отчужденный:

— Дальше я пойду одна.

— Дальше мы пойдем вместе, — сказал я.