Мерзлый достает деньги, протягивает их Кириллу:
— Здесь семь рублей. Должно хватить.
— Еще чего? Завез черт те куда и бросаешь.
Артем смотрит на свои руки. Сбивает ногой промерзший ком. Ком гулко катится по задубевшей земле.
— Считай, что я довез тебя до развилки. Дальше нам не по пути.
МОНОЛОГ ЗОЙКИ
Я Вику знаю во-от с таких лет. Наши родители работали на одном заводе. Один двор, одни игры, одни сверстники. Все на моих глазах: как заневестилась, вышла замуж, как отчаивалась, не находила себе места, затем развод и вот эти странные письма! Все-то я видела-перевидела, думала, знаю Вику, как себя. Нет, не знаю.
Вот она на меня сердится, когда я говорю. Нельзя сегодняшним днем жить. Научись в будущее заглядывать. Ты развелась. Понимаю. А вот зачем ты развелась? Разлюбила? Молчит. Другого человека встретила? Молчит. Кирилл мерзавцем оказался? Махнула рукой. «Ты все упрощаешь», — говорит.
Нет, милая, не упрощаю.
Что ты знала о той, другой жизни?
Думала, зачислится прежний опыт. И эту новую жизнь начнешь строить с третьего этажа. Наивный ты человек, Викуша. Другая жизнь, как и любая до или после, начинается с первого кирпича. Да, да. Все с самого, самого начала. С одной разницей: тогда было двадцать три, а нынче тридцать четыре. Как говорится, похоже, но похуже.
Ее последняя встреча с Кириллом озадачила меня.
Сказать «нет» можно и по телефону. Или опять экспромт?
— Нет, — говорит, — струсила. Он стал другим. Наверное, даже лучше, чем был. Но это уже другой Кирилл, незнакомый мне Волошин. Неожиданно поняла — все время взвешиваю, высчитываю. Умом живу, сердце молчит. Надо решиться, а я не могу, разучилась.
— А он?
— Я ж тебе сказала — другой Волошин.
— Ну бог с тобой, другой так другой.
Больше мы к этому разговору не возвращались.
Кирилл тоже куда-то пропал. Раньше хоть позванивал изредка, а нынче как отрубил. Будто и не было человека.
Вот тогда и пришла мне в голову эта идея с Новым годом. Поначалу собирались справлять у нас. Но я сказала — нет. Ребята похорохорились для приличия, повздыхали и уступили: Новый год будем справлять у Вики.
Мишки хватило на устный протест, но я его живо поставила на место. Так надо, говорю. Пригласим Андрея, Димку. Может, еще кто придет.
Насторожился, заволновался. Кто? Надо подумать, говорю.
— Тоже мне Тамерлан!
И пошел прочь, вихляя задом.
Все-таки толстокожие у нас мужики. Мы, бабы, тоньше, понятливее их.
На что я надеялась? Не знаю. Было такое предчувствие — делай так. Может быть, Вика кого-то пригласит. Да и Кирилл! Новый год его любимый праздник. Возьмет и заглянет на огонек, самоистязание, оно тоже предел имеет.
Приглашать, конечно, не буду. А сказать скажу: собираемся у Вики.
Так в предновогодней суете дожили до 31 декабря.
До Нового года еще пять часов. Мишка с Димкой уехали с утра за елкой. Андрей добирает кое-какие продукты по магазинам. Жены властвуют на кухне. Мы с Викой тоже при деле — разбираем елочные игрушки. С Викой что-то происходит. Мы по-прежнему дружны, хотя подсознательно я чувствую, существует другая Вика, которая уже не любит, а в лучшем случае терпит меня, мое участие представляется бесцеремонным, мои наставления вульгарными. Нет, нет, никаких доводов «за». Я же говорю — мне кажется.
— Ты хочешь нам сделать сюрприз?
Она не понимает или делает вид, что не понимает:
— В каком смысле?
— Сегодня будут все наши?
— Все.
— А он?
— Кто он?
— Это тебе лучше знать, кто он.
— А… нет, его не будет.
— Значит, он есть?
— Кто?
— Ну что ты придуриваешься. Он!
— Милая Зойка, дай я тебя поцелую!
— Ненормальная, — говорю, — чего ради?
А она свое:
— Так просто. Ты добрая баба, Зойка.
Смотрю я на нее, глазам не верю, по лицу слезы катятся. Стоит в двух шагах от меня, не видит и не слышит, наверное. Все говорит, говорит, говорит.
«Мне лучше не встречать их. Им хаханьки: «Привет, старушка! Как живется, как мечтается. Забываешь нас», а у меня душа рвется.
Этот молчит, как Кирилл, тот смеется. Мне руку подают, а я ничего другого не вижу. Прежде чем поздороваться, руку встряхивают. И галстук не как у людей, расслаблен слегка, рукава закатаны, сигареты без фильтра. Волошинский стиль: «Расслабиться, мальчики, никакой скованности». Надо что-то отвечать, улыбаться, дурачиться. Уйду сейчас, и чтоб сказали: «Роковая баба, все ей нипочем». Не скажут, нет».
И опять в слезы. «Господи, что это такое? — думаю. — Новый год на носу, а хозяйка ревет как белуга».
Читать дальше