Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Дед морщится, значит, слышит. На этот счет у деда свои правила. «Говорите тише. Вам же есть что сказать. Истины, которые выкрикивают, выглядят сомнительными».

— Ну вот и все, — заключаю я и стараюсь не смотреть на старика.

Теперь мы молчим вместе.

Дед долго и надсадно кашляет. Затем начинает говорить тихо, с тяжелым придыхом. Разговор ему в тягость, и дед не скрывает этого.

— Все спешите. А куда спешить? И кто вас просит об этом? Есть другие учителя: Алла Разумовская, Нина Федоровна. Я же просил вам не поручать, так нет же. Все вы… вы. Вот и директора уважили — ни одной двойки. Тихонов, он же пустой, как скворечник зимой. А вы ему троечку. Знай наших! Старик — зверь, зато мы — добренькие. Ну что ж, и на том спасибо. Я ведь и сам, Виктория Андреевна, собирался в этом году уходить. Пора. И вдруг, нате вам. Уже и согласие дано, и капризы мои замечены, и кто-то с усердием редким годы счел.

— Но это же неправда! — слезы мешают мне говорить.

— Дай-то бог… Однако ж не сочтите за труд заявление мое ретивому начальству передать.

Старик нащупывает рукой зеленую папку, протягивает ее мне:

— Там все сказано. Можете прочесть.

Заострившееся в болезни скуластое лицо деда темнеет на подушке, глаза неподвижны. Кто знает, заплачь я, и помягчает дед, отругает, накричит. Как ни горьки упреки, они забудутся. Если и была жизнь, то мерилась она не этими нескладностями и упреками.

Но я не заплачу… и не быть мировой. Осторожно толкаю папку назад:

— Ничего я не возьму. Ваше заявление. Сами и несите.

Дед гулко кашляет, однако смотреть на меня не желает.

— Тогда не держу. Будьте здоровы.

Провожали деда всей школой. Актовый зал переполнен. Шесть первых рядов занимают выпускники. Моложавые, седеющие: кого отделяют от школы два-три года, а кого уже не одно десятилетие. Стол президиума в плюшевом одеянии. Несколько старомодных светильников по краям делают стол похожим на театральные декорации.

На занавеси аршинными буквами полушутливое изречение виновника торжества: «Если школа фундамент общества, мы его каменотесы».

Сам дед сидит в кресле, похожем на трон.

Торжество подходит к концу, выступает директор школы.

— Мы все завидуем вам. Не каждому дано прожить столь прекрасную, одержимую жизнь.

— Подождите хоронить, — хмыкнул дед. — Успеется.

Все, кто сидит за столом президиума, неловко задвигались. Стали покашливать, сморкаться. Директор сделал вид, что не расслышал реплики:

— И то, что вам на смену придет ваша первая ученица, это не просто удачное совпадение, а зрелое знамение времени.

Грянула музыка. Алла Разумовская, Ваня Изосимов и я с громадными букетами роз и гвоздик подходим к деду.

Никто не знает о нашей ссоре. Отказаться неудобно, да и не поймут. Я ведь его взаправдашняя ученица. Дед кладет цветы перед собой и, хотя я стою первой, целует сначала Аллу, затем треплет Изосимова по плечу и тоже целует. Уже все заметили, да и не заметить нельзя, дед мнется, толкает мне в ладонь свою горячую вздрагивающую руку, губами касается щеки. Слышен его хрипловатый шепот: «Эх, Вика, Вика. Бог тебе судья…»

Овацию будто подрезал фанфарный сигнал. Всем! Всем! Всем! И дикторский голос падает в затихший зал:

«Сорок пять лет — целая человеческая жизнь. Эту жизнь он отдал тебе, школа. Твоим заботам, твоим чаяниям, твоим победам. Выпускники двадцать пятой школы, ученики Дмитрия Степановича Мигунькова, встаньте!»

Директор растерянно смотрит на поднявшийся зал, оглядывается, замечает, что сидящие на сцене учителя тоже поднялись. И сразу всех обуял какой-то восторг.

Мальчишки из десятого «Б» кричат: «Слава!», и весь зал тоже кричит: «Слава! Слава! Слава!»

Лицо деда насупленно. Его гримаса. Дед не может заплакать на людях. Сидит прямо, выбросив на атласный подлокотник кресла свои длинные костистые руки, насупился и никак не решится взглянуть в качающийся, рукоплещущий зал.

Уже никого не остановишь. Кресло подхватывают, и деда, восседающего на кресле, несут через зал.

Вечер кончился. Все разбегаются по домам, на улице завывает директорский «Москвич». Сижу одна в пустом классе и реву. Всегда веришь в лучшее. Может, и надежды никакой, а все равно веришь… Только сейчас узнала о том, что случилось накануне. Искал ли директор примирения, или сказалась профессиональная привычка. Директор не любил случайностей: мало ли что выкинет дед? И уж наверняка лучше побеседовать накануне, почувствовать настроение. Они не расстанутся друзьями, глупо тешить себя иллюзиями, но скандала, нет, скандала директор допустить не мог. Он и окрестил этот визит Мигунькова к себе: операция «выпущенный пар».