— Звали? — вызывающе спросил дед.
— Приглашал, — примирительно ответил директор и, чтобы как-то закрепить ощущение раскованности, добавил: — Вам назначена пенсия союзного значения, поздравляю вас. — Наткнулся на недобрый взгляд деда и, сразу потеряв нужную тональность, засеменил словами: — Буду с вами откровенен. Не каждому дано быть таким педагогом. Что и говорить, вы целая эпоха в педагогике. — Заметил едкую усмешку деда, вспыхнул: — Я полагал, у нас серьезный разговор.
— Не только, — лицо деда становится жестким и злым, — как вы изволили заметить, и откровенный.
— В чем вы меня хотите упрекнуть? — спросил с вызовом.
— В неискренности, — дед мудрствовать не любит. — Вы лживы. Это ваш стиль. Меня успокаивает одно, Всеволод Анисимович. Моя доля не минет вас.
Глаза директора сузились, скулы обозначились резче.
— Ваша ирония беспочвенна, — прошипел директор. — Нельзя судить жизнь лишь за то, что она обгоняет нас. Вы слепы. Даже ваши ученики понимают — вам пора уходить.
Лицо деда посерело, стало отрешенным. Голос неожиданно сел.
— Как вы смеете, извольте объясниться!
— С превеликим удовольствием! — выкрикнул директор и громко, отчетливо назвал мое имя.
…Потом бегали за лекарствами. Старику стало плохо, его увезли домой.
Перечитываю написанное и не могу удержаться от слез. Жаль деда. Себя жаль. Глупые, тщеславные люди. Неужели никогда не поумнеем? Не научимся ценить в жизни ничего, кроме наших потерь?
P. S. Анюта в пионерском лагере. Письма приходят через день. Сумасшедшая, когда она успевает?
Всего наилучшего. В.
ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ
Можешь нас поздравить. Мы выиграли. Никаких «но». Выиграли бесповоротно. Пузанков привез новую партию образцов бумаги, полученной по нашей технологии. С ума сойти, настоящая бумага. Мы ее нюхаем, разглядываем на свет, пробуем на вкус. Да, да, не смейся, пожалуйста, — жуем. По-моему, это самая вкусная из всех бумаг, на которых я когда-либо писал.
Но, впрочем, все по порядку.
Утром меня вызвал шеф.
Я посмотрел на часы и не поверил собственным глазам — без десяти шесть. Вообще шеф не любит крайностей, презирает суету. А тут: «немедленно, срочно, сейчас же».
Я никогда не видел наш институт в лучах восходящего солнца. Можешь мне поверить — впечатляющее зрелище. Он похож на гигантского слона, и основания колонн как ноги, примерзшие к гранитным ступеням. Ступени, влажные от росы, и желтые листья, словно кляксы золотой краски, на них, и посреди этой монументальности сидит на корточках дворник. Как маленький будда, крутит головой, старается отгадать, откуда ветер.
Влетаю в брагинский кабинет, дыхание на пределе, сердце вот-вот выскочит из открытого рта, падаю в кресло.
А он, веселенький, ухоженный, упитанный, потирает руки.
— Прибыли?
— Прибыл.
— Отменненько. Я, право, уже сомневаться стал. Мало ли: не поняли, заболели, проспали.
— Здоров, проснулся, уяснил.
Довольные шуткой, оба смеемся.
— Тогда за дело. В нашем распоряжении пять часов. В тринадцать ноль-ноль нас ждет министр. За вами доклад на пятнадцать минут. Обратите внимание на экономическое обоснование. Это наш козырь.
— А как же главк?
— Главк мы обойдем с фланга. Действуйте!
Уже в дверях спохватываюсь:
— Один вопрос.
— Слушаю.
— Кто-либо знает о нашем визите?
— Разумеется. Я, вы и министр. И пожалуйста, не путайте. Никаких визитов. Нас приглашает министр. С богом!
Лечу в лабораторию. Стол завален отчетами, графиками, таблицами. Окна зашторить, кофеварку на плитку.
Брагину нужны тезисы. Пишу быстро, не перечитываю написанного. Листы соскальзывают на пол. Я не трогаю их. Потом, все потом. Главное успеть. Часы уберем в стол. На часы лучше не смотреть.
«Неужели конец? Не верю! Не может быть. Мы так привыкли ходить в неудачниках, что всякая иная роль кажется нам не нашей».
* * *
Ливеровский на встречу с министром не поехал, сказался больным. Был его заместитель Чинов — разбитной малый. Всю дорогу выяснял у Брагина, давно ли он знает министра и где им случалось работать вместе. Под конец профессор не вытерпел:
— Да успокойтесь вы, ради бога. Нигде не работали.
Зам посуровел лицом и в разговоре стал проявлять редкую сдержанность.
Министр не заставил ждать, принял сразу. Сидящие в приемной, их было человек десять, шумно задвигались, выражая свое недовольство не столько желанием: министра принять вне очереди, сколько нашей готовностью воспользоваться этим.
Читать дальше