Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Смотришь в это выгоревшее знойно-белое небо, от одного его вида задыхаешься, будто не шесть утра, а, по крайней мере, второй час дня. Солнце палит нещадно. Жары еще и в помине нет. А нам уже невмоготу. Ничего не хочется делать. И вдруг пошел дождь. Размеренно, неторопливо, без громовых раскатов. Тучи ползут низко, медленно. Кажется, возьми камень, брось, он так и останется в этой раздобревшей свинцовой брюшине… Дождь мелкий, льет без перерывов. И уже никому не верится, будто кто-то желал этого дождя.

Как все непостоянно… Вчерашнее благо — сегодня уже неудача, а завтра, бери выше, — беда.

Никак не могу привыкнуть к сочетанию слов «все кончено». Знаю — ничего не изменишь, знаю — назад пути нет. Все знаю, а привыкнуть не могу.

Встаю утром, машинально занимаюсь привычными делами. Заплетаю Аннушке косички. Готовлю завтрак. Аннушка капризничает, были каникулы, разучилась рано вставать. Накрываю наскоро на стол. Анюта прижимается ко мне, слышу ее голос: «Мама, почему ты опять поставила три тарелки? Нас же только двое».

Сколько прошло дней? Месяц, два? Прошел год. Страшно подумать — целый год. И все это время я настойчиво твердила себе: «Ты права. Он невыносим. Он думает только о себе. Он нетерпим к другим. Он капризен. Он зол и мстителен».

Порой мне хотелось закричать: он, он, он. Все самое плохое, самое несправедливое — он.

Я находила оправдание любому своему поступку, находила легко, словно заранее, год-два назад уже думала, что такое оправдание будет необходимо. Потом наступил какой-то мертвый сезон… Мы были. И нас не было. По квартире ходили наши тени. Бедная Анюта. Кто ее надоумил? Встала утром и вдруг спрашивает: «Мам, а что такое круглая сирота?» Я так растерялась, что сразу не нашлась, что ответить. «Это, — говорю, — когда девочка или мальчик растет без родителей, у них нет ни мамы, ни папы». А она качает головкой и так задумчиво говорит: «Понимаю. Значит, если кого-то одного нет, то ты сирота половинная, да?» Я не выдержала и разревелась как дура. Долго лежала с закрытыми глазами. И все думала, за что же я должна не любить тебя? Каждый твой промах казался мне закономерным. В твоих ошибках я старалась угадать какой-то расчет. И если даже не угадывала, то все равно убеждала себя — он есть, его не может не быть. Конечно же ты все делал умышленно. Уверенность в своей правоте возвращалась ко мне, и я уже думала: «Ты молодец. Ты мужественная женщина. Пусть он подавится своим благополучием».

И прожитый день мне уже не виделся таким ненужным, будто открытие еще одного порока в твоем характере делало меня счастливее. Все неприглядные слова сказаны, упреки громоздятся один на другой. И я уже не иду, а бегу в суд. И месяц, оставленный нам для размышления, принимается мной как величайшая несправедливость. Сейчас, немедленно, сию же минуту порвать с этим недостойным, черствым человеком.

Мы умеем оглядываться назад. Жаль, но только оглядываться… Не помню, чьи это слова: «В жизни ничто не повторяется. Завтрашний день прекрасен. Но его может и не быть».

Ты как-то сказал: «Разница между нами очевидна. Я иду вперед и оглядываюсь назад, если хочешь, это мой жизненный принцип. У тебя же все наоборот. Ты смотришь назад и оглядываешься вперед». Ты большая умница, Кирилл. Как все просто, никаких конфликтов. Отстал человек, с кем не бывает. Ему кричат, а он не слышит.

Могло ли быть иначе? Наверное, могло. Был Андрей и Димка был. Застенчивые, милые парни. Их в шутку называли ухажеры-второразрядники. А наше знакомство. Боже мой! Банальнее знакомства не придумаешь.

Студенческое общежитие, играет радиола. Похоже на вечеринку. Повод ординарный: успешная защита. Девять мальчиков, девять девочек.

Всем хорошо.

— Вика.

— Андрей. — Лицо смуглое. От неловкости становится еще смуглее.

— Вика.

— Дима. — Уверен в себе. Одет с небрежностью. Слегка лысоват. Ограничился поклоном.

— Вика.

— Игорь. — Улыбается. Вздрагивают губы, вразлет брови. Завиток волос белокурых, легких. И сам легкий. Непостоянный. Умеет нравиться, знает, что нравится. Любим всеми.

— Вика!..

— Рад чрезвычайно. — Чуть насмешливый взгляд. Все очень определенное. Брови, нос, лоб. На такой голос оборачиваются.

Удивительно, ты даже не назвал своего имени.

Потом весь вечер я наталкивалась на твой взгляд. Боялась этого взгляда. Искала его.

А неделю спустя Ленинские горы. Ветер. Опавшие листья. И твой голос, задумчивый, идущий откуда-то изнутри, будто и говоришь не ты.