Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

И опять я возвращаюсь к одному и тому же: что же все-таки произошло? Ты говорил: «Это плохо», «Это хорошо». И я соглашалась. Почему? Все потому же. Считалось: ты знаешь жизнь. У тебя воля, опыт. А я живу в придуманном мире. До какого-то времени жить так было удобно. И я жила. Но однажды поняла, вернее, почувствовала: существует иное понимание плохого и хорошего. Сказанное тобой перестало быть аксиомой.

Мое согласие, мое непротивление обрело физический вес и теперь давило на меня, как если бы мне пришлось брать свои слова назад с самого-самого начала. Письмо несобранное, расхристанное.

Извини. В.

Здравствуй, Вика!

Получил твое второе письмо. Долго недоумевал, почему оно оказалось у Савицких. К Зое забежал случайно. Ты же знаешь, я редко бываю у них. Это скорее твои друзья, чем мои.

Зойку не узнать — сама предупредительность: заставила раздеться, пожурила за непостоянство. «Ты нас совсем забыл», — голос у Зойки воркующий, добрый.

Я подвернулся очень кстати. Зойка томится привычным бездельем — вяжет. Мишки дома нет. Сейчас Зоя вскипятит чай, и мне придется выслушать обстоятельный рассказ о всех бедах и радостях, постигших счастливое семейство за прошедший год. Вру: я у них не был с осени шестьдесят восьмого — значит, полтора года.

В понимании Миши мы с ним друзья. Смелое предположение. Миша вообще странный человек. Разуверять Мишу бесполезно. Миша так и говорит: «Дружба, прошедшая через горнило вражды, — настоящая дружба». Парадоксы жизни: он причисляет меня к своим единомышленникам. Сколько себя помню, мы всегда напропалую ругались. «Исключение лишь подтверждает правило», — говорит Миша в таких случаях.

Зойка внимательно разглядывает меня.

— Что же ты стоишь, садись. Про житье-бытье расскажи. Не каждый день в гости заходишь.

Где-то в душе ругаю себя, что явился без звонка. И теперь уж хочешь не хочешь, а сидеть придется. Говорить с Зойкой не о чем. Сколько себя помню — тема одна и та же. Ее неповторимый, невозможно талантливый Миша. Если сидит одна — лучше Мишу ругать. Миша человек настроения, мог, глядя на ночь, умотать в газету… А вдруг с минуты на минуту явится. Тогда ругать никак нельзя, лучше хвалить.

— Я, пожалуй, пойду.

— Вот тебе раз… Ну от чая-то не умрешь? Нынче ты парень холостой. Торопиться тебе некуда. Ну и мужики пошли, кошмар. Красивая женщина ему свое общество предлагает, а он нос воротит. Или я некрасивая? — Зойка потягивается, делает это с удовольствием, так что угадывается ее крепкое тело.

— Сдаюсь, — бормочу я, — и поднимаю руки.

Пар от горячего чая кружится у моего лица. Я смотрю на Зойку и думаю, что где-то в глубине души она осталась все той же Зойкой, бабистой, обидчивой. И любую человеческую удачу она кидает все на ту же чашу весов: лучше, чем у Миши, хуже, чем у Миши. Упаси бог, если лучше. Значит, удача эта не твоя. И ты обманул кого-то, оболгал. Да чего говорить — скверный ты человек. А вот если хуже… Здесь уж не обессудь: каков поп, таков и приход. Нет в тебе этого самого, не дано. А впрочем, живи. Мишу люби. Он тебя тоже ценит, потому как глупее ты. Может, и невелико достоинство, зато свое.

Потом Зойка говорит о нас с тобой.

— Как жаль, — говорит Зойка. — Кто мог подумать? Вика — божество, ее нельзя не любить.

Я, судя по всему, тоже не так плох. Мужик видный, обстоятельный. Ее подруги до сих пор не верят. Да и сама она не верит. Таких парней, как я, еще поискать надо. Пара мы с тобой. Теперь я могу быть спокоен. Зойка нас любит, у нее болит душа за нас.

— Семейная жизнь, — говорит Зойка, — это как лодка: в ней всегда должно быть равновесие. Как ты думаешь, почему мы с Мишей не ссоримся? — Зойке не терпится вразумить меня. — У нас разделение труда, — говорит Зойка, — он гребет, а я у руля. Это образно, а на самом деле…

Чай стынет в чашках. Зойку уже не остановить.

— Ну что такое Мишка? — спрашивает себя Зойка. Замечает мой насмешливый взгляд, отмахивается: — Я не о том. С житейской точки зрения.

В хозяйстве Мишка — профан. Тратить деньги Мишка не умеет. Выбирать друзей? Этот вопрос Зойка оставляет без ответа. В категорию друзей попадаю и я. Связей у Мишки нет. И вообще… — вздох получается долгий, отягощенный. Пять минут, и Мишки нет, осталась одна Зойка.

— Сначала было трудно, — вздыхает Зойка. — А теперь ничего. Я научила его смотреть на жизнь моими глазами. У вас все наоборот. Климат в семье определяет сильный — это аксиома. С тобой сложнее, я знаю. Она тебя разлюбила?